Схизофрения

Измененное отношение схизофреника к самому себе и к окружающему миру—и в этом нужно согласиться с Блейлером—может в самом деле объяснить многие непонятные эмоциональные моменты. Еще неизвестно, что лежит в основе этого иного поведения, что является болезненным изменением, что является приспособлением к этому изменению. Возможно, что при этом известные эмоциональные функции изменились в непонятной пока еще для нас форме. Во всяком случае речь не идет исключительно только о простых дефектах.

Клиническое значение аффективных нарушений в начале болезни прежде всего проявляется в их необходимом наличии при распознавании нехарактерных, кажущихся психопатическими, продромальных явлений. Эти продромальные явления могут носить самый разнообразный характер и могут служить вспомогательным средством для диагноза только весьма условно, но никогда в том смысле, что понятные связи исключают возможность схизофренического процесса. И только отсутствие такой объяснимой связи при данной ситуации и предрасположении субъекта может заставить предположить, что здесь появляется что-то новое, подлежащее переработке. Речь значит идет в таком случае о понятном включении и мотивированной переработке самых первых, обусловленных процессом нарушений, которые в зависимости от способности включения и зрелости личности дают большое разнообразие в смысле форм и полноты переработки. Наши знания еще очень далеки от того, чтобы полностью понять, почему и как совершаются такие включения, но это еще не означает, что такое понимание принципиально невозможно. Правда оно предполагает знание преморбидной личности больного, чего мы во многих случаях добиться не можем. Это понимание тем более трудно, что между определенными психопатическими и схизофреническими явлениями болезни существует родство психологической структуры. Очень часто схизофреническая потеря активности проявляется в форме психастенических симптомов или феноменов деперсонализации или навязчивости. Нарушение мышления естественно тоже может проявиться в форме психастенической неспособности к концентрации и явлений истощения. Наконец определенные формы негативизма мышления могут быть легко смешаны с симптомами невроза навязчивости. Тем не менее было бы ошибкой отказаться от возможно раннего распознавания процесса.

Говоря об отдельных продромальных явлениях, Майер-Гросс начинает с депрессивных и маниакальных продромов. Аффективные движения становятся однообразными, закостенелыми, не способными к модуляции, конкретное их проявление становится неадекватным, схематичным и даже патетически пустым. То обстоятельство, что диференцированные личности способны и склонны к понятному включению чуждых им переживаний, облегчает распознавание истинных связей, ибо именно как раз у этих людей диссонансы между аффектом и формой выражения могут быть замечены раньше всего. Совершенно недостаточно ограничиваться одним только анализом содержания тех высказываний, которые предподносятся больным. Суть дела заключается именно в том, что самое содержание и форма проявления должны быть объектом исследования в непосредственном между собой контакте. Чем лучше и ближе знакомит нас подобный больной с понятными связями своих переживаний, тем легче мы даем отвлечь себя от непосредственного впечатления и переходим к моменту «вчувствования», вследствие которого мы подвергаем себя опасности поддаться самообману больного. Но, с другой стороны, мы не можем отказаться от подобного метода, так как при нашем незнании психического развития, готовности к включению прежних переживаний мы легко можем пойти по ложному пути. Таким образом клиницист находится в двойственном положении, обусловливаемом недостаточной разработкой и недостаточной определенностью методики. Он должен принимать решение на основе непосредственного, трудно поддающегося контролю и описанию проникновения в своеобразную эффективность больного и способы ее выражения и этому моменту должен придавать большее значение, чем результату тщательного опроса.