|
Рене Жирар «Насилие и сакральное». Перечитав все, написанное про Мартина Гуску-Локвиса, Костя внезапно осознал, что он последовательно отобразил ни что иное, как путь эволюции фанатика, каковым, Мартин, вероятно и являлся. Но самое главное в осознании Кости было то, что прописывая историю становления мировоззрения Гуски, он довольно-таки четко описал самого себя, вернее - часть себя. Помнишь, читатель, мы рассуждали о том, как обнаружив в себе фигуру ветхозаветного фарисея, Константин решил противопоставить ему Мартина, как образец свободомыслия, вольнодумства и, даже, атеизма? Все это: свободомыслие, вольнодумство и, в конечном счете, атеизм (до яркого выражения которого Мартин пока еще не добрался) – получилось, но обе фигуры – и фарисей и Гуска – хоть и были противоположны друг другу, - лежали в одной плоскости: параноидального фанатизма! По ходу работы над образом, Костя проявил в себе многие черты Мартина; еще не явно, но они уже просвечивали в его стиле мышления, поведения, чувствования. И что же – пытаясь пойти окружным путем, он попал в то же болото, откуда только начал вылезать? - Нет! Всё не так прямолинейно! Фанатизм фарисея - мертвый, закостеневший, окончательный. Иное дело - фанатизм Мартина: он был, как это не парадоксально звучит, живым, текучим, отметающим старое, взрывающим все нормы и представления о жизни, о Боге, о том, что дозволено и невозможно. Его нёс поток. Поток бунта, готовый в некий момент взорвать, в том числе, и прогнившую оболочку фальши и лжи в Костиной жизни. Удивленный своим открытием, Костя понял, что Мартин продолжает оставаться его вожатым в лабиринте внутреннего мира, его Вергилием, способным привести к тому месту, где крест и ризома непостижимым образом сомкнутся уже не только в голове, но и в его сердце. Сделав такой вывод, наш герой пришел в отличное расположение духа, о каковом давно уже забыл. В воскресенье он решил ничего не писать и не читать, а поехать на весь день за город (благо и денёк выдался солнечный) и бродить безо всякой цели по паркам Павловска. В понедельник ему предстояла встреча на лекции сразу с несколькими новоиспеченными фанатиками, и... О, это могло бы быть весьма забавно! Косте сразу на ум пришла тема лекции, которая не входила в учебный план, но именно она могла бы расставить акценты над ситуацией, происходящей в группе, если, конечно, у его бывших друзей, а ныне недругов хватит гибкости всё понять. Вот хватит ли? В этом наш молодой мыслитель сомневался, но пытался гнать сомнения прочь – чистое голубое небо, прозрачный студеный октябрьский воздух, залитый солнечным светом парк, огненно-рыжая листва, шелестящая под ногами – броди себе по аллеям, кушай мороженое, да посматривай на молоденьких девушек! Хорошо бы так! Но Костя давно уже не умел наслаждаться простыми удовольствиями жизни: то и дело различные мысли и заботы осаждали его, как он не силился от них отбиться. Оставим же его в попытках хоть как-то отдохнуть и набраться сил, и посмотрим, чем заняты в это воскресенье Платоновы, Куренной и Вознесенская. — 81 —
|