Великая ересь

Но проснувшись окончательно в это утро, он очень отчетливо почувствовал, что хмарь последних недель прошла, а он пребывает в очень ясном сознании. И сама эта ясность была необычной: как будто глаза его широко-широко открыты и он видит гораздо больше, чем обычно. Он видел всё сразу и каждую деталь в отдельности: стены, трещины на стенах и потолке, дверь, солому на полу – казалось, он различал каждую соломинку, спящего и стонущего во сне Прокопа и еще множество мелких вещей, которые раньше никогда не замечал. К этому добавлялось странное ощущение раздвоенности: как будто одновременно он видел себя со стороны... А вот тело своё он почти не чувствовал. И боль в боках, прожжённых калёным железом, которая ранее была почти невыносима, теперь едва чувствовалась, и то как бы издалека, а не из собственного тела. Это было первое удивление этого дня, – первое удивление последнего дня его жизни. Про то, что сегодня его должны казнить он вспомнил не сразу, а только через некоторое время после того, как проснулся. Мысль о том, что сегодня он умрёт, вызвала какие-то смутные ощущения в теле – как будто на минуту слегка перехватило дух – такое бывает, когда идешь по краю обрыва и внезапно посмотришь вниз... Но эти ощущения были даже еще более далекими, чем следы боли в животе. Печальная улыбка легла на лицо Мартина: вот и всё, подошло к концу всё то, чем он жил, о чём думал. Куда-то теперь уйдет то, что он познал в жизни? Откровения юности, встреча с силой, которая его вела и которую он сам же потом развенчал? Как вода утекает в песок, так и всё это сотрётся в том вечном и невыразимом ничто, нигде и никогда, где нет необходимости ни в мыслях, ни в знаниях, ни в чувствах, где все одинаково никак. «Невыразимый Божественный Мрак» - вспомнил он слова Дионисия Ареопагита. Да, сегодня он сольётся с этим невыразимым мраком, станет им навеки, утратив всякое различие с иным. Там, в этом бездонном, вечном, не имеющем качеств Боге, он, Мартин никак не будет отличим ни от последнего грешника, вроде адамита Микулаша, ни от святых Отцов или апостолов. Всеобщее равенство в Боге...

Мысли текли спокойно, отрешенно, так, словно он уже частично находился в этой лишённой качеств и различий пустоте, созерцающей самоё себя без мысли и образа.

Раздался скрип замка и дверь отперлась. На пороге стоял палач – уже знакомый Мартину – тот что жёг их калёным железом и еще один человек, незнакомый. Палач подошёл к спящему Прокопу и пнул его ногой. Тот зашевелился и через несколько секунд резко сел, оглядывая вошедших широко открытыми глазами.