|
Костя одевается и идет к гастроному. Осторожно заглядывает внутрь: если она здесь – она не должна его заметить. Ему бы только взглянуть на неё, успокоиться, что с ней всё в порядке... Лотка с зеленью нет! Костя входит в гастроном. Подходит к соседнему отделу – ему наплевать, что его узнают – как он дарил Натэлле розы... Спрашивает у продавщицы:
В магазине включён приёмник. Из него доносится песня Паши Кашина, и Костя стоит еще некоторое время, дослушивая эту песню – еще один синхронизм... И оказавшись на краю, Алиса с грустью понимает, Что нет на свете ничего, что можно выбрать за основу. Что в мире нет пути иного, чем обретенье своего. Что в этом мире, где сердца всегда осмеяны разлукой, ничто не может быть порукой любови вечной до конца[34]... Костя возвращается домой. Ну что же, у него есть еще важное дело: он должен дописать историю Мартина. Включает компьютер, открывает файл и... Он очень ясно видит, как Мартина ведут в Руднице на место казни. Он видит его глаза. Их взгляды встречаются. Мартин едва заметно усмехается. Он-то понимает... Он всё понимает... 32. «Наконец произошло то, что когда в 5-й день недели перед днем св.Варфоломея, т.е. 21 августа[35], их вели на сожжение при большом стечении народа и стали убеждать, чтобы они просили стоящий вокруг народ вознести за них молитвы к Богу, то Мартин сейчас же на это ответил: “Мы не нуждаемся в этих молитвах, пусть просят те, кто нуждается”. И когда названный Мартин начал говорить еще многое другое, слишком оскорбительное для слуха благочестивых людей, его посадили в бочку и сожгли. Да будет поэтому хвала Господу Богу, который уловляет волков, хотящих напасть на Его стадо, и чудесным образом изгоняет и истребляет их, чтобы они не заразили других.» Лаврений из Бржезовой «Гуситская хроника В это утро Мартин проснулся рано. Намного раньше, чем за ними пришли. Да и сам сон его был прерывист – он то знал, что видит сон, то ему казалось, что он проснулся, но на самом деле спал. Перед ним проплывали лица – знакомые и незнакомые: там были и Мария, и его старший брат Якоб, и дядя Микулаш Гуска, и отец, и Ян Жижка, Милан Ченек и братья пикарты, Божена и Гинек, Флорентий Радейвин и аббат Герард Скадде, и еще очень многие, чьих имён он уже не мог вспомнить или просто не знал. Этот полусон-полуявь был продолжением того, что происходило с ним все эти несколько недель с начала заточения и пыток: когда грань между сном и явью постепенно стиралась. — 124 —
|