|
Кончалась музыка (очередные сорок пять минут), но я ставил ее снова, и вроде бы он вновь засыпал, и... опять все срывалось. Бог был не со мной в эту ночь, не с нами. И, смирившись с этим фактом, я тихо вышел и посмотрел на часы. Было без двадцати три и жить не хотелось. Я шел по ночному Лиону, неся в себе свое поражение, и каждый шаг давался мне нелегко. Я шел и будто преодолевал чье-то могучее сопротивление, не своего ли ставшего сейчас совсем неясным для меня будущего? И думал я в эти минуты вот о чем. Я был готов сейчас считаться даже не десятым, а сотым психологом в мире, лишь бы кто-нибудь из тех девяносто девяти пришел и усыпил моего спортсмена. Я даже встал бы перед ним на колени — в знак благодарности. И вспомнился почему-то в эту минуту Станислав Алексеевич Жук, один разговор с ним, один его вопрос, весь смысл которого стал мне ясен сейчас. Он спросил меня: - А как называется человек, занимающий положение между дилетантом и профессионалом? — Вероятно, себя этот 356
большой тренер настоящим профессионалом не считал. И это мучило его как проклятие профессии, а может быть, и всей прожитой жизни. Сейчас я хорошо понимал его. Да, пожалуй, это настоящее проклятие, когда ты, убеленный сединами своего опыта, приходишь еще к одной итоговой мысли — что чудес не бывает! А значит, ты не достиг в своей профессии главной вершины. Хотя что-то умеешь, может быть, даже стал мастером, но не кудесником — волшебником, способным сделать чудо и сегодня, и завтра, и всегда, когда это нужно будет тем, кто настолько поверил в тебя, что ждет от тебя чудес. «Но ведь они были в твоей биографии — чудеса, и не раз! — услышал я чей-то голос, решивший поддержать меня в эту минуту. — Когда ты приезжал к спортсмену в почти безнадежной ситуации, когда никто не верил, кроме тебя! И чудо свершалось! Нередко — в последней партии, в последней попытке». Сейчас я будто смотрел в зеркало, изучая себя сегодняшнего и вспоминая те чудеса, с памятью о которых уже не расстанусь до своей гробовой доски. И вот к какому невеселому итогу я пришел в этих своих раздумьях. Тогда, в тех героических ситуациях я сам абсолютно верил в возможность чуда и так же абсолютно верил в себя и своего спортсмена, верил в победу! Вот, оказывается, в чем дело! Вот что случилось со мной! Я стал другим и перестал так, как раньше, верить! Верить внутренне! А_человеку, с которым мы вместе встречаем час его испытания, очень нужна моя вера в него ив удачу как опора его собственной веры в себя! И он всегда ^безошибочно чувствует — есть эта вера во мне или ее уже нет, и сам становится соответственно или сильнее или, наоборот, слабее в борьбе с самим собой, со всеми своими страхами и сомнениями. — 228 —
|