354
...Мы сразу начали работать. Делали по три восстанавливающих сеанса в день. Удалось снять накопившуюся усталость, вылечить простуду, поднять настроение. С каждым днем он чувствовал себя все лучше. Но в двух партиях не хватило сил, и на пятом часу игры он, имея перевес, упускал его. Потом уверенно выиграл двадцать третью партию, и теперь надо было обязательно выиграть последнюю, двадцать четвертую, что ничего не меняло — Каспаров сохранял звание чемпиона, — но это было важно в связи не с этим матчем, а со следующим — через три года. Да, это было крайне важно для будущего. А будущим мы в наших беседах называли матч 1993 года (а время летит так быстро!), ожидать который, так бесславно проиграв концовку этого, было бы чемпиону ох, как нелегко. ...Я пришел, как всегда, к десяти часам вечера. Обычно мы делали в это время наш последний сеанс, потом пили чай и беседовали, и где-то к часу ночи он укладывался спать. Я сразу посмотрел на его лицо и меня испугали вновь выступившие под глазами синяки. Весь день они «дрочили» (популярный в среде шахматистов термин) какой-то тайный вариант, и сил на его усвоение потребовалось немало. Он встал и подошел ко мне. Сказал озабоченно:
И снова в эти часы вспоминал его лицо с черными кругами под глазами и покрасневшие белки глаз. Таким же он встретил меня в день моего приезда. «Что это, — спрашивал я себя, — вернулась усталость? Или сверхнапряженно он ждет эту партию? И, значит, "второе" вызвало "первое"?» И вот идет мой последний в этом матче сеанс. Я делал все, что умел и что почти всегда обеспечивало решение этой очень непростой задачи — помочь человеку заснуть, когда его организм уже живет завтрашним днем, а психи-ка — в тисках предстоящей задачи, предстоящего завтра боя, и сон этой ночью — как нечто инородное. Грел глаза и пальцы ног и под аккомпанемент специально подобранных мелодий нашептывал многократно проверенные словесные формулы и даже молился, когда он был близок к тому, чтобы заснуть, и дышал уже почти так же, как в истинном сне. Но не хватало какой-то секунды, и наступивший было сон прерывала какая-то неведомая мне его мысль, на пути которой я сейчас не смог воздвигнуть преграду и пропускал ее. Сорвалось! Опять сорвалось! Опять меня обманула его память и нашептала что-то себе: или «конь f3» (кстати, этим ожидаемым нами ходом Каспаров и начал последнюю в матче партию), или что-то совсем иное, нешахматное, но столь нее далекое от сна и спокойной человеческой жизни. — 227 —
|