|
Одинокий луч выскользнул из тьмы наслоившихся друг на друга туч и на секунду заглянул ко мне в незашторенное окно. Давно надо было встать и задвинуть шторы, что я и делаю всегда пораньше — не люблю темноту в окне. Но трудно было сегодня сделать это нетрудное дело — встать из-за стола. Встать — значило отойти (буквально) от рукописи, отвести глаза от последней строки и последнего слова, всегда связывающих тебя с тем миром, куда ушел ты сейчас, на время — в новый придуманный мир. Но он — придуманный — всегда для тебя настоящий, поскольку рожден тобой, твоим чувством (прежде всего!), твоей мыслью и... твоим прошлым. И этот луч, как неожиданный гость из этого прошлого, принес с собой нечто важное, что было и не осознать, но оно сразу позвало за собой. И я встал, подошел к окну и осмотрел внимательно ночное небо. Но нигде не увидел следов моего ночного гостя. И будто ушла надежда. «На чт0? — спросил я себя. — Почему мне так нужна надежда сегодня? И почему я ищу ее в своем прошлом?» «Проклятие профессии». Все чаще оживает в моем сознании эта связка из двух слов, услышанных еще в юности и показавшихся тогда не более, чем красивым словосочетанием. «Что за проклятие?» — подумалось, помню, тогда. И вот позади тридцать лет трудового стажа, и сотни людей, с кем связала судьба — ив спорте, и в жизни. Суть этой связи всегда была неизменной: я помогал людям, моим подопечным спортсменам и еще одной особой категории — пережившим тяжелый кризис: потерю близких, предательство, любой иной удар судьбы. И вновь подняться им порой было вдвойне труднее, чем тем, кто был болен самой серьезной болезнью. 352
Да и в спорте роль моя заключалась в том, чтобы помочь человеку не тогда, когда и без меня он способен решить свою проблему, а именно в той ситуации, которую иначе как кризисной не назовешь, когда спортсмен не мог сам помочь себе, победить свои слабости и помехи, и не могли это сделать другие — его тренеры и близкие, родные и друзья. Ко мне обычно обращались после тяжелого поражения, или перед очень ответственным стартом, или если спортсмен разрывал отношения с тренером и оставался один на хорошо известной ему «дороге к победе», а идти по ней одному (именно это хорошо знает искушенный в боях спортсмен) — значит не иметь на манящую своим дальним светом большую победу почти никаких шансов. Тридцать лет такой жизни — и сегодня я очень хорошо осознал весь смысл этих двух внешне красивых слов: «проклятие профессии». И, более того, теперь я знаю, как много этих «проклятий», а в моей профессии, быть может, больше, чем где бы то ни было. Так я думаю сейчас. Потому что профессия моя — практический психолог, и я постоянно должен оправдывать надежды других, тех, кто в меня верит, или не верит, а только надеется, и хотя разница между первыми и вторыми очень и очень значительная, я не должен эту разницу видеть и учитывать, а должен одно — во что бы то ни стало и всегда в кратчайший срок решать стоящую передо мной задачу! И решать ее успешно! В ином случае ты сразу получаешь свой приговор — ты не нужен! Не нужен больше этому человеку или коллективу людей, спортсмену или команде. Это и есть главное проклятие твоей профессии! Ты нужен другим только как победитель и не имеешь права на неудачу! — 225 —
|