В зеркале философии

Идеал жизни и право на жизнь включают в себя целостную систему нравственных проблем и правовых становлений. Вопрос о смертной казни, ее правомерности, границах и условиях ее полной отмены, идея эвтаназии, принцип личной неприкосновенности, этические моменты, возникающие в связи с пересадкой органов, реанимационными процедурами и перспективами генной инженерии — все это своеобразие “подсистемы” в осмыслении фундаментального права на жизнь.

Но, пожалуй, первым и главным подходом к этому великому праву является утверждение, что жизнь, чтобы быть действительной ценностью, должна быть сво­дной. Когда-то В. И. Даль в своем толковом словаре, истолковывая слово “жизнь”, написал: “Жизнь человека, век его, все продолжение жизни его, от рождения до смерти; также род и образ жизни его, быт, деяния, поступки, похождения и пр.”.

По-разному можно выявлять широту и объемность ого понимания жизни. Однако во всей совокупности многообразных отношений, характеризующих жизнь человека, пожалуй, одним из коренных выступает выяснение того, свободна ли эта жизнь или несвободна, скована, порабощена, угнетена. Выступает ли эта жизнь как поле самореализации каждого из нас или индивиду уготована участь быть безличной шестеренкой в чуждом ему социальном механизме. Поэтому второй главный идеал человека на уровне собственно философского анализа — это идеал свобо­ды.

Философы разных направлений осмысливали суть понятия свободы, фиксируя его глубину, сложность, многогранность и противоречивость. Еще Гегель про­зорливо говорил, что ни об одной идее нельзя с таким полным правом сказать, что она неопределенна, мно­гозначна, доступна величайшим недоразумениям и по­этому действительно им подвержена, как об идее сво­боды, и не об одной не говорят обычно с такой малой степенью понимания ее. В те же времена дальний пред­теча экзистенциализма Серен Кьеркегор замечал, что свобода — это самое абстрактное и самое конкретное из всего.

О свободе сказано и в нашем веке немало вдохнов­ляющего. Николай Бердяев полагал свободу как пер­вичное бытие, видел своеобразие собственно философ­ского поиска в том, что он положил в основание философии не бытие, а свободу. И сегодня, когда его труды вернулись в актуальный фонд отечественной культуры, вряд ли можно пройти мимо его призывов о том, что все в человеческой жизни должно пройти через свободу, через испытание свободой, через отвержение соблазнов свободы. В одном из монументаль­ных творений нашей послевоенной литературы — ро­мане Василия Гроссмана “Жизнь и судьба”, как основной духовный стержень всего повествования стоит тезис: “Жизнь — это свобода”.