Но есть и реальная жизнь, в которую погружены все — и верующие, и неверующие, и рационалисты, и мистики и для подавляющего большинства людей (кроме одержимых суицидными настроениями, во многих случаях связанными с патологией) жизнь, эта жизнь была, есть и останется главной, наличной ценностью. В ней, в этой жизни надо “найти себя”, реализовать себя, найти согласие со временем, со своим народом, с эпохой, переживаемой человечеством. Никто из живущих, что называется, не просил, чтобы его родили. Все мы появляемся на свет и вырастаем как личности в самом процессе жизни, объективном по отношению к тому, как мы его понимаем, независимом в своих основах от наших личных целей, намерений и побуждений. Вступая в жизнь, принимая ее как данность, как наличное бытие, люди ежедневно воспроизводят собственную жизнь. Конечно, взятая как жизнь, порождающая жизнь — она сама по себе самодостаточна и самоценна. Бытие жизни — это исходный факт, коренное обстоятельство для любых размышлений о ее сущности, формах проявления. В нашем веке, столь же эпическом, сколь и трагическом, о ценности жизни было сказано немало веских и мудрых слов. Смертные вихри, уносившие миллионы жизней на полях невиданных в прошлом сражений, в концлагерях и казематах разных идеологических окрасок, резко обострили саму проблему значимости жизни, жизни как таковой, прохождения по ее закономерным ступеням, не оборванного насильственной смертью. Хрупкость индивидуального бытия перед ураганными ветрами истории, уязвимость перед голодом, эпидемиями, природными катастрофами, злой волей преступников и палачей — все это побуждало лучших представителей человеческого рода к поискам духовных опор для защиты жизни. Стоит вспомнить хотя бы одного из самых светлых мыслителей нашего многострадального века — Альберта Швейцера. Это он сформулировал идею благоговения перед жизнью как основу подлинной этики и истинного гуманизма. По его утверждению, первоначалом человеческого бытия является не декартовское “мыслю, следовательно, существую” — а более глубинное прозрение, утверждающее, что “я есть жизнь, которая хочет жить, я есть жизнь, я есть жизнь среди жизни, которая хочет жить”. Понятно, что в такой формулировке эта мысль выглядит еще достаточно абстрактной, как бы бедной содержательно. Но она вместе с тем и неизмеримо бога. Богата своим безусловным утверждением о священности жизни как таковой. Можно спорить о конкретно-историческом применении этого тезиса, но нельзя пытаться его опровергнуть, не опрокинув всю торию нарастания человеческого в человеке, не нанеся смертоносного удара в самый краеугольный кань подлинного гуманизма. — 257 —
|