Авторы, поддерживающие эволюционную этику, не принимают предельно релятивистских этических систем. Один из них, наш соотечественник, оригинальный мыслитель А. А. Любищев страстно заявлял, что отказ от всечеловеческой, космополитической морали есть странный регресс, чудовищные последствия которого пережили люди в XX веке. Хочется опереться на абсолюты морали, но дело это нелегкое. Давно было сказано: “Блажен, кто верует — тепло ему на свете”. Но если мы не можем положиться на Откровение — оно тебя не коснулось, обопрись на мысль, на разумную человеческую природу. Видимо, единственно оправданный путь здесь — это конкретное рассмотрение реального нравственного сознания, взятого в его отношении к той социальной жизни, выражением которой оно себя обнаруживает. Стоит согласиться с тезисом Ф. Энгельса о том, что люди сознательно или бессознательно черпают свои нравственные воззрения в конечном счете из практических отношений. И здесь мы сталкивается с тем обстоятельством, что со времен первобытности практические нравы всегда были выражением интересов той или иной группы социальной стратификации (расслоения). Классы, этносы, профессии, поколения накладывают свою печать на принятые нормы нравственности и формы поведения, им отвечающие. То измерение сущего (наличного) с должным, те и без которого невозможно дать обобщенную нравственную характеристику родового субъекта, всегда определялось интересами конкретных групповых субъектов социальности. Поэтому реальная (а не теоретические очищения) шкала ценностей, на базе которой осуществляется моральное одобрение или приговор, всегда предстает как исторически конкретное построение, неотделимое от своего носителя и продуцента — социального субъекта. Та многоцветность и подчас полярность содержания нравов и моральных категорий, которая легко обнаруживается даже при поверхностном их рассмотрении, всецело объясняется реальной плюралистичностью общественных отношений. Пока человечество расколото, пока сам родовой субъект внутренне неоднороден, крайне затруднительно выделить для него какой-либо единый нравственный образ. На этом-то и построены культурно-исторические этические конструкты, подчеркивающие относительный характер моральных проповедей и нравственных поступков. Однако несомненно, что любые моральные построения (будь то на Тробрианских островах, в Китае времен Конфуция или современной России) — это инварианты каких-то общих основ. Как нельзя “абсолютизировать” Абсолюты, так же невозможно гипертрофировать и релятивный характер моральных установлении. Абсолютное и относительное соотнесены, это две грани реальных нравственных феноменов. Поэтому в морали несомненно имеется некая общеисторическая подоснова. Для теологии — это “Верховный Судья”, для рационалистического светского толкования — это то, что соединяет каждого из нас, каждое поколение — ушедшее, живущее и грядущее с великим Целым — человечеством. — 114 —
|