В зеркале философии

Оно обнаруживается: 1) как нравственное сознание, т. е. система норм поведения, побудительных и за­прещающих, взятых в отношении к принципу “до­бра”, 2) как осознание и оценка этих норм (адекватно или неадекватно их содержанию) — нравственное са­мосознание, 3) как практическое применение или иг­норирование этих норм — реально практически нрав­ственное или безнравственное поведение.

В жизненных реалиях эти три “измерения” никог­да не совпадают. Суть нравственного становления в том и заключается, чтобы их предельно сблизить. В жизни сознательные нормы нравственности должны были бы максимально воплотиться в моральные убеж­дения и побуждения личности, а те, в свою очередь. воплотились бы в поступки высокой моральной цен­ности. Но... Но идеал потому-то так и обозначается, что он не совпадает с действительностью. Должное и сущее отнюдь не всегда (а сильнее сказать, крайне редко) совпадают. Недаром бродят в массовом созна­нии сентенции типа “пока святые молятся, грешники правят миром” или “не согрешишь, не покаешься, не покаешься, не спасешься” и т. п. Но этот грубый факт ничуть не умаляет значительность нравственности, без которой человечество стало бы роем термитов или ско­пищем бездушных механоподобных истуканов.

В основе нравственного сознания лежит отношение человечество — индивид, общество — личность, отно­шение, сущность которого состоит в возникновении той формы внутриродовой солидарности, в рамках ко­торой надындивидуальные требования рода (общест­ва), проникая в личное сознание, воспринимаются ин­дивидом как “его” собственные сокровенные законы жизни, исходящие из его “Я” правила поступков. Для персонажа, противопоставляющего себя социальности, мнящему себя “единственным”, отворачивающемуся от рода, тягостна ноша нравственного, чужда, непри­емлема. С. Моэм впечатляюще сформулировал подоб­ную позицию. Он писал, что в борьбе с человеческой личностью общество пускает в ход три орудия: закон, общественное мнение и совесть. Закон и обществен­ное мнение можно перехитрить, но совесть — пре­датель в собственном стане. Она сражается в человеческой душе на стороне общества и заставляет лич­ность приносить себя в жертву на алтарь противника. Сказано едко, но, увы, цинично и никак не вписыва­ется в формулы морали человечества.

В жизни нравственный императив, несущий в себе голос рода, социальность, во многом характеризует уровень развития как всего человечества, так и каж­дого отдельного человека. Поэтому в нравственном со­знании всегда, на всех уровнях, во всех модификаци­ях, в каждой категории всегда как бы присутствует облик человечества. Нельзя не согласиться с позицией талантливого отечественного философа наших дней В. В. Ильина, который, размышляя о моральных абсо­лютах, очень четко подчеркнул, что специфически че­ловеческая способность — мораль — определяется нашей причастностью к человечеству. В своей истинной сути мораль универсальна, общезначима. В идеале сво­ем она проявляется как общепланетарный, вселенс­кий феномен, она имеет родовое значение. Те или иные ее исторические, социоструктурные, классовые, этни­ческие, групповые, кружковые и им подобные локаль­ные формы нравственных установлении лишь специ­фицируют моральные абсолюты.