Слова и вещи

1 E. Guichard. Harmonie ?thymologique, 1606. Ср. классификацию того же типа у Скалигера (Diatribe de Europaeorum linguis) или у Уилкинса (An essay towards real character, London, 1668, p. 3 и cл.).

2 Le Вlan. Th?orie nouvelle de la parole, Paris, 1750. Латинский язык передал итальянскому, испанскому и французскому всего лишь «несколько слов».

3 Аббат Girard. Les Vrais Principes de la lanque fran?aise, Paris, 1747, t. I, p. 22—25.

123

место в аналитической упорядоченности само по себе обладает функциональной значимостью: это — «аналоговые» языки1. Языки объединяются друг с другом и отличаются друг от дру­га согласно таблице возможных типов последовательности. Бу­дучи синхронной, эта таблица подсказывает, какие из языков были самыми древними. Действительно, можно предположить, что наиболее спонтанный порядок (порядок образов и стра­стей) должен предшествовать наиболее осознанному (порядок логики): внешняя датировка определяется внутренними фор­мами анализа и порядка. Время стало в языке внутренним эле­ментом.

Что касается самой истории языков, то она есть не более чем эрозия или случайность, введение, встреча и смесь различ­ных элементов; она не обладает ни законом, ни движением, ни необходимостью. Как, например, был образован греческий язык? «Это финикийские купцы, авантюристы из Фригии, Ма­кедонии и Иллирии, галаты, скифы, шайки изгнанников или беглецов обременили первооснову греческого языка столькими видами бесчисленных частиц и столькими диалектами»2. Что касается французского языка, то он составлен из латинских и готских существительных, из галльских оборотов и конструк­ций, из арабских артиклей и цифр, из слов, заимствованных у англичан и итальянцев по случаю путешествий, войн или тор­говых соглашений3. Языки развиваются под действием мигра­ций, побед и поражений, мод, обменов, но отнюдь не в силу историчности, которую они якобы несут в себе. Они не подчи­няются никакому внутреннему принципу развертывания; они сами развертывают вдоль какой-то линии представления и их элементы. Если для языков и имеется какое-то достоверное время, то его надо искать не извне, не в истории, а в располо­жении слов, в глубинах дискурсии.

Теперь можно очертить эпистемологическое поле Всеобщей грамматики, возникшее во второй половине XVII века и исчез­нувшее в последних годах следующего. Всеобщая грамматика ни в коем случае, не есть сравнительная грамматика: она не рассматривает сближения между языками в качестве своего объекта, она их не использует в качестве метода. Ее всеобщ­ность состоит не в нахождении собственно грамматических за­конов, которые были бы общими для всех лингвистических об­ластей и выявляли бы, в идеальном и необходимом единстве, структуру любого возможного языка; если она является всеоб­щей, то это в той мере, в какой она способна выявить под пра-