Письмо и различие

Как и в первой «Книге вопросов», воображаемые раввины пере­кликаются в поэме о Петле:

«Линия это приманка». Реб Сеаб.

..................................

«Одним из главных моих страхов, — говорил Реб Агим, — было ви­деть, как моя жизнь закругляется, образуя петлю, а я ничего не могу с ней поделать».

С тех пор как вращается круг, как накручивается сам на себя том, как повторяется книга, ее совпадение с собою привечает некое неощу­тимое различие, которое позволяет нам действительно и неукоснитель­но, то есть незаметно, выйти из закрытости. Удваивая закрытие книги, его раздваиваешь. От него тогда украдкой ускользаешь между двумя проходами по одной и той же книге, по той же линии, следуя той же петле, «ночному бдению письма в промежутке между пределами». Этот выход из одинакового в то же самое остается очень легким, сам по себе он ничего не весит, он осмысляет и взвешивает книгу как таковую. Воз­вращение к книге есть тогда отказ от книги, оно проскользнуло между Богом и Богом, Книгой и Книгой в нейтральное пространство преем­ственности, в подвешенность промежутка. Возвращение тогда не во­зобновляет владения. Не присваивает себе заново исток. Исток уже не в самом себе. Письмо как страсть к истоку понимать нужно также и как его, истока, собственную страсть. Страстен, податлив и удовлетворен, будучи написан, сам исток. Что означает, будучи вписан. Запись исто­ка, это, конечно же, его бытие письменным, но также и его бытие впи­санным в систему, лишь местом и функцией которой он является.

Так понятое возвращение к книге по сути своей эллиптично. В грам­матике этого повторения не хватает чего-то незримого. Так как не­хватка незрима и неопределима, так как она удваивает и навечно ос­вящает книгу, снова проходит через все точки ее круговорота, ничего не сдвинулось. И тем не менее весь смысл этой нехваткой изменен. Повторенная, та же линия уже не совсем та же, у петли уже не совсем тот же центр, исток поколеблен. Для совершенства круга чего-то не хватает. Но в ???????? простым удвоением пути, домоганием заклю­чения, сочленением линии книга поддается осмыслению как таковая.

[370]

«И Юкель сказал:

Круг узнан. Сломайте кривую. Путь вторит пути.

Книга вековечит книгу».

Возвращение к книге возвещает здесь, по-видимому, форму веч­ного возвращения. Возвращение того же приводит к ухудшению — но делает это абсолютно, — лишь вновь приходя к тому же. Чистое повторение, пусть оно и не меняет ни одного предмета, ни одного зна­ка, несет беспредельную мощь извращения и ниспровержения.