|
Таков один аспект созерцательной мысли, и он ограничен сферою чувственного опыта. Другой ее аспект связан с выхождением мысли из зоны этого опыта i; с погружением в мир сверхчувственного опыта, в так называемую «авантюру разума» (по Канту). Здесь уже мысль идсирует объекты не на основе чувств, а на своей собственной основе, одновременно! производя и содержание и форму синтетического умо-'. зрения. Послушаем Плотина: «Надо отбросить все здешнее и не смотреть на него, по, закрыв глаза, изменить телесное зрение па новое и пробудить это новое зрение, которое хотя и имеют все, но которым пользуются немногие» (Епп. 1,6.27, перевод А. Ф. Лосева). Следует непредвзято домыслить эту процедуру, чтобы не подводить ее с поспешностью юристов под статью «шарлатанства» (знакомое словцо!) или и того хуже. Будем, поэтому, исходить из очевидности, чтобы быть понятными не только обыкновенным смертным, но и профессиональным (имею в виду философов). Что значит изменить телесное зрение и пробудить новое зрение? Когда мы.открываем глаза и смотрим вокруг себя, мы, разумеется, чувственно воспринимаем предметы и мыслим их на основе восприятий. Этого никто не отрицает. Вопрос в том, исчерпывается ли объективный мир только данными чувств, скажем, телесного зрения? Элементарное соображение подсказывает нам отрицательный ответ; достаточно хоть сколько-нибудь сосредоточить внимание на какой-либо ве1Ц;1, чтобы понять (в пределах вполне здравого смысла), что в пей есть просто незримое. Мы смотрим, скажем, па растение и видим его внешний облик: фор-'^1у. цвет; мы можем дотронуться до пего, обонять его, и все это будет связано с внешней зримой формой его. Подумаем теперь: все ли мы в нем видим? Растение цветет, в нем, следовательно, есть силы роста, прису- 129 •9-8 щие ему самому, объективно, и не доступные нашему телесному зрению. Должны ли мы их отрицать, только потому что мы их не видим? Они есть, независимо от нас и поверх наших чувственных восприятий; мы же их мыслим, и мыслим сверхчувственно, т. е. сообразно их сущности, но от этого наша мысль не впадает ни в сферу иллюзий, ни в атмосферу шарлатанства, хотя j' у нее нет под собою чувственной опоры. Содержание '--мысли производится самой мыслью, и оно—не выдумка и не бред, а опыт, но опыт не чувственный, а сверхчувственный. Мы закрываем глаза и отключаем телесное зрение, поскольку оно было бы здесь бесполезным. Как же совершается переход к новому зрению, «которое хотя и имеют все, но которым пользуются немногие»? Он уже совершился в тот самый миг, когда мы, отвлекшись от внешнего, погрузились мыслью в незримое и когда это незримое предстало перед нами во всей своей очевидности, хотя наши «телесные очи» и были при этом закрыты. Кто же запретит нам считать это сверхчувственное переживание опытом, ничуть не менее достоверным, чем наблюдение падающего яблока или катящегося билиардного шара? И по какому праву будут от него отмахиваться, как от «авантюры разума», все те, для которых зона разумности ограничена только уловом ощущений? Из семени такого опыта выросли, между прочим, «Метаморфоз растений», да и весь ряд биологических открытий Гёте17. — 89 —
|