Феноменологическое познание. Пропедевтика и критика

•одиночества, чем оно. Пусть себе бунтуют поэты и страстотерпцы в своих маленьких и больших руко­творных одиночествах и пусть воздыхают толпы почи­тательниц, взирая на сотрясаемые литаниями подмост­ки чужих одиноких душ; всем этим «Манфредам» и «Чайльд-Гарольдам» и не мерещилась мера действи­тельного нерукотворного одиночества, им, подбираю­щим неподражаемые рифмы для звучных оповещений о своем слишком броском, слишком просодическом, слишком фотогеничном одиночестве. Что знали об этом они, жертвы собственных одиночеств, срывающие на них куш прославленности и бессмертия? Теперь они, одинокие и бессмертные, надежно покоятся под режимом «скобок», не допускающим никаких иллюзий. Воцарилось новое одиночество, настолько тихое и не­приметное, что до него' никому нет дела. Воистину

326

так, да и что за это было бы одиночество, если бы до него кому-то было дело! Никаких стенаний, ропотов и воздетых рук. Чисто рабочая атмосфера, поддержи­ваемая строжайшей дисциплиной самоответственности. Бесконечные эксперименты и решения диковинных за­дач. Сверхнапряженная ушедшесть в дело. И чистей-_^ тая, ни с чем не сравнимая радость. «Философское..' одиночество»—но таково оно в кавычках, и кавычки эти равносильны скобкам редукции. Ибо вне скобок,. само себя осмыслившее, какое же это одиночество? Можно ли говорить об одиночестве там, где атмосфе-, ра насыщена полнотою смысла, где окружающая сре­да соткана из бесконечных оттенков смысла, где со­знание, потерявшее неосмысленный мир со всеми его;

одиночествами, наново обрело мир, вещи, людей во.·:

всей изумительности их первородства и вконец распу­тало также и древнюю апорию «одиночества», осознав,. что подлинно одинокий никогда не говорит об одино­честве, потому что подлинно одинокий никогда не· ? одинок.

§ о. Сотворение мира

В историко-философской традиции возражения-против созерцательности мысли мотивировались, как правило, тем, что, созерцая объект, мысль должна была бы в то же время порождать его. Этот вывод покоился на ряде посылок, и выглядел вполне безуко­ризненным на фоне заведомо предпосланных убежде­ний. Предполагалось, что мысль образует знания, лишь, опираясь на чувственный материал, доставляемый со­зерцанием, что мысль сама по себе пуста и заполняет­ся только через чувственные созерцания внешнего ми­ра. Всякая попытка мысли отвлечься от данных чувст­венного опыта и изыскивать пути иного опыта рас­сматривалась как авантюра разума; Кант в «транс­цендентальной диалектике» дал увлекательное описа­ние подобного рода авантюр, вырождающихся в не­разрешимые антиномии и «пустое диалектическое искусство». Ибо если мысль созерцательна, значит она исходит не из чувственных данных, а из своих собст­венных; поскольку же считалось, что данные суть. всегда чувственные данные, то мысли, вознамерившей­ся нечто созерцать, пришлось бы самой сотворить себе· объект своего созерцания.