|
XX век ворвался в сознание острейшим ощущением катастрофы: «Европейские нации больны. Европа сама находится в кризисе»8. «Прочнейшая реальность»,. гарантирующая aere perennis нашего «великого времени», неожиданным образом обнаружила трещины и' «стала сомнительной»9. Выяснилось, что триумфальное развитие наук шло вразрез с проблемами человеческого существования, так что «в нашей жизненной нужде.. науке нам нечего сказать. Она принципиально исключает те самые вопросы, которые являются насущнейшими для людей, подверженных в наши несчастные дни роковым переворотам: вопросы о смысле или бессмысленности всего человеческого существования... Можем ли мы жить в этом мире, история 6 ?. Husseri, Die Krisis der europalschen Wissenschaiten und' die (ranscendemale Phanomenologle, ,Musserllana", Bd. 6, Haag,. 1954, S. 8. 7 Э. Гуссерль, Философия, как строгая наука, «Логос», кн. 1, М., 1911, с. 55. Е. Husseri, Die Krisis der europalschen Wissenschaften... S. 315. Ibid., S. I. 31 'которого складывается в непрерывную цепь нллюзор- . ных порывов и горьких разочарований»10. В свете этих признаний, тем более выразитель- J лых, что принадлежащих не адептам «ленивого иррационализма» (выражение Гуссерля), а исключительным поборникам строгого научного знания, вопрос •«чем думает человек?» приобретает едва ли не центральное значение в осмыслении путей становления европейской мысли. Формалистически говоря, случилось так, что causa finalis (конечной причиной) истории знания стал кризис, и самопервейшая обязанность всякой действительной философской рефлексии совпа- •ла с необходимостью выяснения causa efficiens (действующей причины) ситуации. Quid facti кризиса потребовал quid juris его; иначе говоря, вопросом вопросов •философии оказался не: «как возможны синтетичё- •ские априорные суждения?» (работающие на кризис, скажем мы), а: «как возможен сам кризис?», явивший нам века мыслительных усилий как «непрерывную цепь иллюзорных порывов и горьких разочарований». Ракурс этого вопроса и пытаемся мы осилить в теме «проблема познания как reductio ad absurdum». Тема—лейттема истории мысли; в ней исчезают различия между «методами» и «точками зрения»; странный 'факт, но ни в одной другой проблеме философия не проявила такого безупречного единства в ладе, строе, сыгранности и телосе мысли, как в роковом служении этой проблеме. Что же значит, собственно, сама проблема позна-Пия? Мы никогда не поймем ее приведения к нелепости, если будем руководствоваться критериями, присущими именно этой—«приведенной»—форме ее, т. е. рефлексия наша окажется бессмысленной в самом 'факте осознания нелепости имманентными этой нелепости средствами. Перцептивный горизонт проблемы Должен быть выведен за рамки исторически ограниченного отрезка времени и расширен до максимально возможных перспектив. Разумеется, сказанное имеет значимость в первую очередь для философского сознания. Представитель отдельных научных дисциплин ^вполне (и с пользой для дела) довольствуется общезначимыми матрицами терминологического или методологического порядка, вписанными в контекст опре- — 18 —
|