Феноменологическое познание. Пропедевтика и критика

тривиальный оборот; «чтобы мыслить, надо иметь мозги»,, полностью соответствует семантическому го­ризонту Нового времени. Древний грек так не сказал бы. Не сказал бы значит: не подумал бы. И не пото­му, пожалуй, что у него это было не так, а потому, скорее, что у него это было не совсем так. Шутка ли сказать, но он мыслил всем телом. Если учесть при этом, что и тело его должно было быть структуриро­вано иначе, чем наше, то перспективы ситуации начи­нают граничить с головокружением. Тело грека—не объемно-весовая подпорка «мыслящей головы», а нечто тождественное самой мысли, «Я». В «Хоэ-форах» Эсхила Агамемнон назван «флотоводитель-ным царственным телом»; сейчас это звучало бы до-.статочно оскорбительно. Итак, не мыслящая голова,

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, с. 563.

27

а мыслящее тело, где собственно мысль изживалась не в строевом шаге силлогизмов (это приходит пос­ле), а пластически, скульптурно, эвритмически, так что плотиновская метафора «прекрасные изваяния»,. характеризующая мир умопостигаемого, покоилась не на эстетическом капризе, а на sui generis очевидности,

Здесь, как нам кажется, и 'следовало бы искать камень преткновения в нашем обращении с мыслью древних. Оттого и мнятся нам они «наивными», «при­митивными», а то и «шарлатанами», что берем мы их не адекватно, а по-своему, весьма наивно полагая, что для мышления достаточно иметь мозги. Грек ужаснулся бы этой уверенности; он,'не словами, нет, всем видом своим возразил бы: для того, чтобы хоро­шо мыслить, надо уметь хорошо бежать, хорошо ме­тать диск, хорошо стрелять из лука, хорошо бороться, и уж во всяком случае вполне естественным было для него то дикое для нас обстоятельство, что величайший философ мог одновременно носить титул олимпийско­го чемпиона. Выражаясь по-современному, греческая мысль—зависимая переменная пластически-телесных диспозиций. Парадокс Эйнштейна о мизинце, знающем больше, чем голова, парадоксален именно для нашего сознания; для грека он—норма восприятия. Мысль— мимична, жестикуляционна, грациозна; ее циркуляция беспрепятственна и тотальна; она—в жесте пальца (так изумительно изображенном в стихотворении Гер­мана Гессе «Der erhobene Finger»), в походке, в осан­ке, она же (в случае надо·бности) и в голове, не как ? нас, однако, «без права выезда», а без постоянной прописки. Мы оттого и спасаемся в разного рода «ин­терпретациях» древней философии, что лишены воз­можности прямого вживания в нее. Голова, гораздая на интерпретации, бессильна вникнуть в суть, скажем, платоновской философии; словно бььк на изящного матадора, несется наша мысль на платоновские идеи и промахивается, ибо идеи эти—не силлогистические чучела, а... танцовщицы3. Могли бы мы станцевать •платоновский диалог? Увы, мы его лишь вызубрива­ем, вчитывая в него собственные молекулярно-хими-