Историко-философская симптоматология, по сути .дела, сама коренится в указанной антиномике. Она »есть не что иное, как примененный к истории особый метод эйдетического усмотрения, и отличие ее от •исторически сложившейся эйдетики, как одного из гчленов антиномии, сводится лишь к тому, что она вполне осознает ситуацию и стремится не к отсечению антиномического противочлена, а к восстановлению •утраченной гармонии. Предмет ее внимания—не столько величественный массив философских систем, не сфасад и роскошный экстерьер мировоззрительных построений, сколько факты иного рода и иной значимости. Говоря конкретно, ее интересует не столько «развитие мысли», окажем," от Платона до Канта, взятое •в глобальной панораме торжественного шествия по рубрикам; «-метафизика», «теория познания», «теология», «этик-а» и т. д., сколько менее заметные штрихи, •SO присущие всем этим рубрикам. Скажем, судьбы отдельных терминов, по которым она, минуя общие схемы рубрик, видит реальную суть процесса. Например, с\'дьбы термина «идея» от того же Платона до Канта, где кон.кретнейшему из слов, чисто зрительной метафоре, не ведающей никаких различий между «внешним» и «внутренним», сподобилось, пройдя цикл метаморфоз, опочить в трансцендентальной гробнице абстракции второй степени (если понятие рассудка равнозначно у Канта просто абстракции, то идея разума становится здесь удвоенной абстракцией, компенсирующей свое теоретическое бессилие образцово немецким ressentiment «категорического императива»). Или судьбы термина «теория»: от исконно греческих смыслов «зрелища», «видения» и даже—с фа-лесовским обертоном—«боговйдения» (от ???; и срао))13 до современных позитивистских механизмов «работающих» и «неработающих» теорий. Эти судьбы, вызвучивающие весь контрапункт истории мысли, разыгрываются подчас с подлинно сценическим пафосом. Такова, например, достойная философского содрогания сцена встречи Гёте с Шиллером в Иене летом 1794 года. «Мы дошли до его дома,—вспоминал позднее Гёте,—разговор завлек меня 'к нему; тут я с увлечением изложил ему метаморфоз растений и немногими характеристичными штрихами пером воссоздал перед его глазами символическое растение. Он слушал все это и смотрел с большим интересом, с несомненным пониманием; но когда я кончил, покачал головой и сказал: «Это не опыт, это идея». Я смутился, несколько раздосадованный, ибо пункт, разделявший нас, был самым точным образом обозначен этим... Старый гнев собирался вскипеть; однако я сдержался и ответил: «Мне может быть только приятно, что я имею идеи, не зная этого, и даже вижу их глазами»14. По этой сцене, пожалуй, можно лучше всего уяснить себе разницу между систематическим и симптомато-логическим подходами к истории философии. В первом случае она просто выпадает из поля зрения и не фигурирует ни в одном учебнике. Во втором случае значимость ее возрастает до катастрофичности; мы — 11 —
|