Феноменологическое познание. Пропедевтика и критика

13 А. Белый, Символизм, М., 1910, с. Г41.

14 И. В. Гёте, Избранные философские произведение, М., 1964, с. 56.

21

слышим в ней одну из главных тем драмы-мистерии европейской философии.

Когда Гуссерль, едва ли не наиболее влиятель?· ный адепт «чистого логоса», дочистивший его от по­следних привкусов психологизма, заговорил вдруг об интуиции как альфе и омеге познания, 'ситуация вы­глядела, надо полагать, не менее скандальной, чем это в свое время казалось Канту в связи с Юмом. Пе­реполох факультета усиливался от того, что инициа­тива исходила не от заведомого иррационалиста, вро­де Бергсона или, скажем, графа Кайзерлинга, а от «своего» и даже больше, чем просто «своего»: от «первого среди 'равных». Наторп обвинил Гуссерля в мистицизме. Так, великим традициям европейского рационализма довелось на деле изжить мифологему «потерянного рая» в лице почитателя Декарта и уче­ника Карла Вейерштрасса; искушение настигало с разных концов. Вот Липпс, один из серьезнейших представителей психологического направления в ло­гике, сложил оружие, покоренный исчерпывающим антипсихологизмом «Логических исследований», тог­да как Бенно Эрдман, закаленный в эристике логик, не нашел иного выхода, как прибегнуть к жалкому лепету о поколениях, которые рассудят «наш спор»;

и вот уже, с другого конца, Риккерт, в безуспешных попытках пробиться к предмету познания, вынужден был пройти феноменологический семинарий по проб­леме «переживаний». Парадокс ситуации заключался в том, что строго «Логические исследования» увенча­лись вдруг чисто интуитивистским учением об узре-нии сущности; интуиция, этот «урод» в дружной семье логических категорий, объявленная вне закона и сни­сходительно поощряемая за задворками философских трактатов (в поэзии Гёльдерлина, например!), была не только введена в «философию как строгую науку» и узаконена в ней, но и оказалась необходимым усло­вием этой философии.

В дальнейшем мы еще коснемся трагедии гуссер-лианства, где «узрение сущности», назначенное быть' трезво логической процедурой, докатилось до «парки бабьего лепетания» у экзистенциальных философов.

22

Важно учесть: была попытка восстановить естествен­ный баланс между крайностями пустых форм и сле­пых созерцаний (формулировка Канта). Если логика мыслит абстрактное, стремясь к формализации своего материала, то угрожающий натиск этой односторон­ности нейтрализуется эйдетикой, как умным зрением, или умо-зрением в собственном смысле слова. Фило,-софу надлежит в равной степени владеть обеими крайностями: не только правилами мышления, но и правилами видения, контемпляции; не случайно, что интуиция носит у Гуссерля не иллегитимный характер дара свыше, а вполне пропедевтический—вплоть до того, что ей можно обучать студентов, посещающих семинарий. Еще· один удивительный симптом: читая тексты раннегреческих философов, Гуссерль отмечал на полях: «Das habe ich angeschaut»—«Это я видел». В одной такой пометке историк философии обнаружит больший материал, чем в иных монографиях. Он ус­лышит, быть может, в ней всю мучительную партиту­ру скитаний мысли на путях к потерянному перво­родству, к восстановлению изначальной андрогинич-