|
Критика стягивается в три вопроса, которые можно было бы по праву назвать «проблемами оснований» феноменологической философии. Уже ;сама возможность этих вопросов внятно свидетельствует о небез-укорпзненности чистых «оснований» гуссерлевской рефлексии; очевидно, что пружина радикализма, так сказать, не растянута здесь до гуковского предела, так как два первых вопроса обнаруживают две существенные предпосылки, нарушающие принципиальную чистоту требования беспредпосылочности, а третий с неизбежностью демонстрирует потенциал сокрушительных последствий. Эти вопросы суть: 1) что есть «строгая научность» в смысле феноменологии? 2) что есть' «трансцендентальная субъективность»? 3) каково отношение феноменологии к реальности?, Нам предстоит последовательный и метарефлексивный их разбор. 1) То, что Гуссерль неустанно подчеркивая строго научный характер феноменологии, объяснимо, по край- ?? вей мере, в двояком смысле. Прежде всего, таковым было его принципиальное убеждение о природе философского знания вообще. Ему казалось недостойным отношение к философии, уделяющее ей место «мировоззрения» или «метафизической беллетристики» по ту сторону научных критериев; философия мыслилась им не только как наука, но и как наука наук, трансцендентально оправдывающая все частные научные дис циплины. С другой стороны, сосредоточив философскую рефлексию на проблематике, традиционно замкнутой в круг «иррационализма» (мы отмечали это выше), и сознавая всю нечеткость и двусмысленность ан-кетно-регистрационных стереотипов мышления, он, по-видимому, вынужден был регулярно и настойчиво прокламировать «строгую научность» феноменологии во -избежание разного рода недоразумений, которые автоматически возникали в головах, привыкших не к пониманию, а к этикеточным классификациям (по мо дели: если он говорит об интуиции, то он—иррациона-лист). Вторая из отмеченных нами причин представляется оправданной во всех смыслах; мы остановимся н.·-пер'вой с целью более радикального ее осмысления. Дело идет не об убеждении, ни тем более о правомерности убеждения в научности философии. Предостг: вим всякие сомнения на этот счет скептику, тем боле' что ему пристало сомневаться во всем, кроме собст-веного «непогрешимого» сомнения. Вопрос, интересующий нас, касается природы самой научности. Разумеется, этот вопрос не ускользнул от внимания Гуссерля; напротив, он неоднократно исследовал специфику философской научности и добился в этом отношении цен"нейших результатов. Из неопровержимой ясности его анализа вытекает, что философия, как таковая, должна подчиняться не нормам точных наук, а нормам собственной автономности, логически предшествующим всякому частному научному знанию; ориентировать философию на математические дефиниции или естественнонаучные принципы (занятие, столь модное и по сей день) значит, по его мнению, сбить с толку как философию, которой вдруг вздумалось учиться технике «поводыря» у самих «ведомых», так и точные науки, которые, соблазнившись самоотречением «поводыря», смело «повели» его в дремучести парадоксов: Научность философии и научность собственно наук—это^ не устает он повторять при каждом пово- — 119 —
|