|
Нам остается вернуться к поднятому уже выше вопросу: имманентны ли эти неожиданности возможностям самой феноменологии, и если да, то каким образом и в какой мере? Иными словами, речь идет о факте и мере ответственности самого Гуссерля в столь Оригинальных интерпретациях его доктрины. Вопрос нелегок и неоднозначен, и, следовательно, ответы на него, по меньшей мере, требуют осторожности10. Разъяснения Гуссерля на этот счет предельно общи: он говорит о «мистике» и «моде», об «экзистенциальной гримасе», о «погрязшем в предрассудках и одержимом, разрушительным психозом поколении, которое и слышать ничего не хочет о научной философии», но, при всей скидке на диагностическую точность этой реакции, она все же значима в плане оценки, а не анализа. Экзистенциалисты могли бы отпарировать удар: да, это—предрассудки—? это—психоз, но отнюдь не наши предрассудки и не наш психоз, а эпохальные. Мы признательны феноменологии за раскрепощение адекватных и сущностных потенций нашего сознания. Но мы хотим использовать эти потенции в . самой гуще злобы дня, а не в стерильных условиях лабораторий. Наше время—время разрушительных психозов, и философия должна сопут- 8 Ibid , ?. 404. 9 Любителям можно было бы порекомендовать ее. 431—484, 663—690 того же издания. 1г См. на эту тему з нашей литературе: Н. В. Мотрошилова и Э. Ю. Соловьев, От защиты «строгой научности» к утверждению иррационализма, «ВФ», 1964, № 5. Э. М. Какабадзе. Проблема «экзистенциального» кризиса и трансцендентальная феноменология Э. Гуссерля, Тбилиси, 1966. Л. П. Гайденко, Проблема' интенциональности у Гуссерля и экзистенциалистская категория трансценденции. В кн.: Современный экзистенциализм, М., 1966! Г. М. Тавризян, Проблегла человека во французском экзистенциализме, М., 1977. В. А. Лекторский, Субъект, объект, познание; М„ 1980, ее. 74—111. 168 ствовать ему, исходить из его забот и напряжений, а не сновидеть наяву в волшебном замке «строгой научности», этом сладостном и неизжитом призраке XIX столетия... Оставляя в стороне правомерность таких возражений (кстати, философия психоза вовсе не оправдывает психоза философии), займемся непосредственной нашей проблемой. Что бросается в глаза прежде всего, так это разительная симметрия между ситуациями возникновения самой феноменологии и ее экзистенциалистского двойника. Надо вспомнить, какую реакцию вызвали начинания Гуссерля в среде университетской философии. Строжайший логик, воспитанный в традициях старого рационализма, он нанес незабываемый удар по этим традициям, инкрустировав в «строгую науку» проблематику современного ему иррационализма. И вот теперь, к концу жизни, аналогичное проделали с ним его ученики, выросшие в традициях его школы. Совпадения в общем и в частностях не лишены некоторой пародийности. В обоих случаях в фокусе внимания оказывается иррационализм: у молодого Гуссерля в бергсоновско-дильтеевском колорите, у молодого Хайдеггера-и того пуще (но, по-видимому, и иррационалистическому складу не чужды законы роста и развития). Любопытная деталь: в свое время Натори обвинил Гуссерля в «мистицизме»; теперь того же слова удостаивается со стороны Гуссерля, Хайдеггер. В итоге: экзистенциализм оказался по отношению к феноменологии в таком же положении, в каком сама "феноменология некогда находилась по отношению к традиционной философии, и эта аналогия говорит о многом. Правда, она не полностью однозначна, так как тенденции и цели в обоих случаях были диаметрально противоположными: феноменология восприняла иррационализм с целью его окончательной рационализации на основе расширения и углубления самих рационалистических средств, тогда как экзистенциализм с самого же начала определился в качестве ..разновидности иррационалистической философии. Но нас интересует в данном контексте не разность результатов, а общность начинаний. Из всего можно было бы заключить, что хайдеггеровско-сарт-ровские «аберрации», коренясь субъективно в личных. психографических особенностях самих философов, объективно были заложены в общем потенциале фено-, менологии, разумеется, не в актуальной их форме, но 'Р9 — 117 —
|