|
144 в недалеком времени, скажутся вполне реальные результаты. Мысль окрепнет и сделается гибче, а, главное, осознает в себе самой некую самостоятельность и автономность. Она должна проникнуться уверенностью в том, что может обойтись без костылей смотрения. Остальное зависит от чисто индивидуальных свойств экспериментатора, при условии, что делать это он должен регулярно, пусть в малых дозах, но каждый день. А.—И что же это за остальное? Как оно проявится? Б.—Вы, что же, рассчитываете на то, что я изображу Вам это в фигуре силлогизма! Перенесите Ваш вопрос в сферу логики и подумайте, что из этого выйдет. Некто усваивает курс логики, обучаясь правилам мышления. Другой некто, не обучающийся этим правилам, спрашивает того первого: что же дальше?... Рискну все же ответить на Ваш вопрос в самом общем плане, тем более, что и все сказанное мною было не чем иным, как самым общим планом. Мысль, прошедшая курс нового опыта, изменится в самом своем качестве и в самой субстанции. Ее основным критерием будет уже не «правильность» или «непротиворечивость», а зрячесть, очевидность, точнее, она потому и будет правильной, что будет зрячей. Сама логика. найдет свои критерии в созерцательности, интуитивности. и вырвет, наконец, злополучную интуицию из-под опеки богемно-иррационалистических наитий. Тем самым, не теряя формальности, она станет содержательной и обнаружит в собственных «основаниях» на этот раз уже осмысленный и преодоленный кризис своей только формальности. Подумаем: что есть только формальность? Она есть, в исходном и конечном пункте, исключительное сведение смысла как такового к форме выражения смысла, т. е. глядя на «одно», она не просто не видит «другого», но и активно отрицает его наличие иначе, чем в «одном». Но это ведь и есть закон тождества, или сведение к пальцу того, на что палец указует. Я думаю, что так называемый «кризис оснований» существовал еще задолго до того, как его осознали, но осознание имело место все еще в круге только формальности, и формалистическому осознанию кризиса недоставало, так сказать, саморефлексии, чтобы понять, что «кризис осноьаний» был, на Деле, кризисом только формально положенных основана 10—8 ннн, выйти из которого с помощью только формальных уточнений, все равно, что вытянуть себя из болота за собственный парик. Достаточно ли ясно я выражаюсь? Мысли, погрузившейся в сверхчувственное, влача за собою навыки чувственного опыта, оставалось только одно, чтобы избавиться от шоковых наваждений: оставалось полностью нейтрализовать смысл нового опыта путем сведения его к чисто формалистической комбинаторике. «В начале был Знак»—так сформулирована эта нейтрализация в гильбертовском евангелии от формализма. Кстати, знаете, ли Вы, какую остроумную поправку внес сюда Вейль? Он назвал этот знак «знаком на бумаге», из чего мы можем заключить, что формулу Гильберта надо было переиначить: «В начале была Бумага». И дальше: «И Бумага была у Знала, и Бумага была Знак». Никаких противоречий, не так ли? Любопытно, между прочим, что Вейль, которого я упомянул, приблизился к самому порогу... Отвергнув чудовищную математическую тавтологию формалистики, он задался очевиднейшим ·вопросом: — 101 —
|