Феноменологическое познание. Пропедевтика и критика

А.—Может, Вы и правы. Однако удачность анало­гии не говорит еще ни о чем.

Б.—Вы так думаете? Мне все-таки кажется, что как раз удачность аналогии говорит о многом. Про­верьте эвристическую генеалогию наших наук; разве не опираются почти все они на удачные аналогии? А что, если и мир—книга! Почему бы не допустить такую аналогию? Ведь не только Байрон и Галилей сходи­лись в ее признании, но и формалистам она не чужда вовсе. Больше того, удобна. Правда, они предпочли бы сказать «текст», а не «книга», но это—вопрос вку­са. Как же читается этот «текст» (предположив, что йуквы его суть «явления»)? Я напомню Вам одно место из «Пролегомен» Канта, где цель научного познания сводится к чтению явлений по слогам. Конечно, это все-таки лучше, чем читать по буквам. Но и не гово­рите тогда о научном познании, а говорите, самое большее, о научной ликвидации безграмотности. А мир, между прочим, это не только буквы и слоги;

это—стиль, и это, между прочим,—смысл. Усваивая правила математического мышления, Вы одолеваете его грамматику; плохо то, что на этой грамматике и кончается дело, как если бы она и была единственным искомым смыслом.

А.—Охотно верю. Но мы имеем дело с миром мысли и, следовательно, мыслим его. Как же быть тогда с умением видеть?

Б.—Вы все еще исходите из прежних предпосы­лок, что можно видеть лишь телесно-видимое, тогда как бестелесно-невидимое просто мыслится. Но разве мы не пришли к иному выводу уже в пределах чувст-143

венного мира? Разве мы не выясняли, что видам мы собственно идеи в буквально оптическом, а не совре­менно абстрактном смысле слова? Правда, в чувствен­ном мире мы видим их, так сказать, опосредованно, через телесного посредника. Здесь же дело обстоит иначе. Никаких посредников уже не существует, ? мысль лишается опоры телесного зрения. Ей остается уповать лишь на себя и учиться видеть непосредст­венно. Так, мы оказываемся на самом пороге курса, о котором шла речь.

А.—Я хотя ? не вполне разделяю оптимистич-ность Ваших рассуждений и не совсем верю в их ре­альность, но охотно услышал бы продолжение.

Б.—Приберегите ресурсы Вашей веры для кван­товых невообразимостей. Там они Вам больше пона­добятся. Здесь же следует не верить, а делать. Или не делать, но тогда и придется выбирать между верой в веру и верой в неверие, ибо неверие, с Вашего поз­воления, я назвал бы все той же верой, только с отри­цательным индексом. Раз попавши в этот круг, Вам придется испытать всю безрадостность участи «Лжеца-Критянина», отданного на съедение логическому Ми­нотавру... Но я продолжу дело. Мысль, которой не за что ухватиться в новом измерении реальности, потому и испытывает шоки, что у нее отсутствует опыт соот­ветствующей ориентации. Ну, совсем как в случае те­ла мы говорим о клаустрофобии или агорафобии, можно было бы говорить о пневматофобии мысли. Поэтому ей необходимо постепенно привыкать к но­вым условиям. Опыт начинается уже здесь, в окру­жающем нас мире, с любой вещи, какой бы она ни была незначительной, и даже лучше, если бы она бы­ла именно незначительной. Не то за «слонами» нево­образимостей мы проглядим «букашек»... Крайне же-.лательно начинать просто с букашек, так как потом именно они и подкладывают нам свиней парадоксов... Но поскольку, как мы уже уяснили, опыт видения сверхчувственного имеет место, хотя и в завуалиро­ванной форме, уже здесь, в мире «букашек», то сле­дует лишь приучить себя к следующей установке: в каждом взгляде, брошенном на мир, различать чувст­венное и сверхчувственное, или, как я назвал это' вы­ше, «одно» и «другое». Делать это регулярно, словно бы речь шла о диетических или лечебно-гимнастиче­ских предписаниях врача больному организму. Тогда,