Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 2

Все больше и больше областей нашей жизни выводятся из области Церкви и предаются стихиям мира сего, и, наконец, так как человек не может жить без общего миропонимания, то и сама философия начинает конструироваться по стихиям мира. От Церкви постепенно отнимаются природа, общественность и психология. Где же область христианства? Ей оставляют те закоулки между мирами, куда Эпикур в насмешку помещал богов 5\ Это признание всех сфер области жизни автономными вытекает из того, что христианское миропонимание не развива­ется, между тем как оно-то и есть первый долг человека, раз у него блеснула вера. Наоборот, христианское миропонимание, из которого произошли церковные книги, народная поэзия, язык и т. д., постепенно таяло, затемнялось морально. Сейчас для нас религия—не миры, не богослужения, не праздники, не представление о мире как о ??????'?, даже не богословие, а только—мораль. А мораль вообще не занимает никакого уголка в миропонимании. Она, грубо говоря, делается в Герма­нии. В Церкви—аскетика, мистика, а в протестанстве их сур­рогат —мораль.

Наша задача—всмотреться в историко-культурном поряд­ке в христианское миропонимание,—чем оно существует и что ему противно, и каково наше современное миропонимание. Нам нужно вглядеться в этот кризис культуры, который начал­ся с конца XIX века.

Наши современные события—одно из явлений, один из кризисов разрушения до конца возрожденской культуры.

Наши основные тезисы таковы. В духе человека две сторо­ны: ночная и дневная, женская и мужская, Средневековая и эпо­ха Ренессанса, сна и бодрствования (сон—не отсутствие жизни, а жизнь sui generis—без сна мы перестали бы питаться душою). Между Средневековьем и эпохою Возрождения лежит полоса разрушения строя, сначала внутреннего, потом общественного. Ренессанс по существу пытается быть вне религии, тогда как

1

Средневековье лежит в религиозной плоскости, хотя это не значит, что и человек непременно так себя ведет, какова его эпоха. Наоборот, в Средневековье возможны особенно созна­тельные преступления, так как Церковь—налицо и потому есть возможность действовать особенно зловредно. Именно в Сред­невековье может быть настоящий сатанизм. Но в нем вместе с тем есть возможность строить свое миропонимание по Хри­сту. А в Ренессансе мы обречены на оборону в плоскости того же Ренессанса, на апологетику в том именно виде, как она существует сейчас, вынуждены наносить раны культуре ее же оружием.

Всякое разрушение культуры есть эсхатология, смерть эона, конец века; отсюда то тревожное чувство, что может быть это тот конец, когда все века и весь мир кончается. Это наблюдает­ся и сейчас. По пророчествам много признаков может быть применено и к нам, но о хронологии последнего времени ничего не известно. В Священной Истории—и всякой вообще—сим­волы— послеобразны, наприм<ер> богослужебное действие1, оно—не простое подражание, но и не самый образ. На­при <мер>, Рождество Христово, как настойчиво говорит Цер­ковь, 25-го декабря, происходит днесь, ныне—это не простое воспоминание когда-то бывшего события, а нечто более реаль­ное. Правда, Иисус Христос родился раз, это событие единично, а служба праздника повторяется каждый год. Но богослужение есть отображение события, хотя в известный момент времени и бывшего, но известного, искони существовавшего и вечно