Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

1 «Столп...». С. 276—277.

2 Там же. С. 291—292.

3 Там же. С. 312.

4 Там же. С. 407.

5 Там же. С. 435.

1

решения: 1) создавать объекты природы — организмы, пейзажи и т. д.; 2) создавать такие вещи, которых нет в природе,—машины; 3) созда­вать вещи нефизического порядка—логические машины, т. е. орудия магического воздействия на действительность, назначение которых со­стоит в том, чтобы выходом за пределы изобразительности принудить к известным действиям всех на них смотрящих и даже заставить смот­реть на них. Такие произведения (уже не художественного творчества) суть машины для внушения, а внушение есть низшая ступень магии. В стремлении только к смыслу произведение теряет самый смысл и оказывает воздействие на окружающих непосредственной налично­стью красок и линий. «Супрематисты и другие того же направления, сами того не понимая, делают попытки в области магии; и если бы они были удачливее, то произведения их, вероятно, вызывали бы душевные вихри и бури, засасывали и закручивали бы душевный организм всех вошедших в сферу их действий и оказались бы центрами могуществен­ных объединений»1. В стремлении только к композиционности, изоб­разительности произведение становится крайне субъективным, заум­ным, теряет саму изобразительность и оказывает воздействие на окру­жающих непосредственной наличностью чувственного материала: красками, линиями (изобразительные искусства), звуками (музыкаль­ные искусства). И здесь, так же как и при развитии только конструкции, кончается искусство и начинается магия.

Характерно в этом смысле отношение Флоренского к музыке Скря­бина, который, стремясь выйти за реальные пределы музыки, в область магического воздействия, пришел к разрушению устойчивых звуковых структур: «Против Чайковского и против Скрябина я имею разнос, но это разное, по-видимому, объединяется в одном, в их ирреализме. Один уходит в пассивную подавленность собственными настроениями, другой—в активную, но иллюзионистически-магическую подстановку вместо реальности своих мечтаний, не преобразующих жизнь, а под­ставляющих вместо жизни декорацию, хотя и обманчивую. Но оба не ощущают недр бытия, из которых вырастает жизнь, оба живут в призрачности. <...) Если несколько преувеличить, то и о скрябинских произведениях хочется сказать: поразительно, удивительно, жутко, впе­чатлительно, магично, сокрушительно, но это не музыка. Скрябин был в мечте. Он предполагал создать такое произведение, которое, будучи исполнено где-то в Гималаях, произведет сотрясение челове­ческого организма, так что появится новое существо. Для своей ми-родробящей мистерии он написал либретто, довольно беспомощное. Но дело не в том, а в нежелании считаться с реальностью музыкальной стихии как таковой, в стремлении выйти за ее пределы, тогда как музыка Моцарта или Баха бесконечно действеннее скрябинской, хотя она и только музыка» 2.