Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

2

Но среди чувств — врата наиболее далекие друг от друга — это зрение и слух. То, что дается зрением, объективно по преимуществу. С наибольшею самодовлеемой четкостью стоят пред духом образы зримые. То, что созерцается глазом, оценивается как данное ему, как откровение, как открываемое. Это — воистину явление, ибо ?????????? есть именно являемое глазу—зримое.

Напротив, воспринимаемое слухом — по преимуществу субъективно. Звуки, слышимые наиболее, внедрены в ткань нашей души и потому наименее четки, но зато наиболее глубоко захватывают наш внутренний мир. В звуках воспринимается данность, расплавленная в нашу субъективность. Звуком течет в ухо внутренний отклик на даваемое извне,— звуком отклика­ется на явления мира внутреннее существо бытия, и приходя к нам, в нас втекая, этот звук, этот отклик течет именно как внутренний. Слыша звук, мы не по поводу его, не об нем думаем, но именно его, им думаем: этот внутренний отголо­сок бытия и в нашей внутренности есть внутренний. Звук—не­посредственно (диффундирует) просачивается в нашу сокровен­ность, непосредственно ею всасывается и, не имея нужды в про­работке, сам всегда воспринимается и осознается, как душа вещей. Из души прямо в душу глаголют нам вещи и суще­ства.

Напротив, зримое всегда воспринимается как внешнее, как предстоящее нам, как нам данное, а потому нуждающееся в пе­реработке во внутреннее: этою переработкою оно и превраща­ется, переплавляется в звук, в наш на зримое отголосок.

1

3

Посему восприятие света в основе всегда пассивно, хотя бы мы сами давали сигнал зримый, знак, ?? ?????. Но восприятие звука в основе всегда активно, хотя бы не мы, но н а м говори­лось. В восприятии звука мы активны чрез соучастие в актив­ности звучащего, непосредственно нами разделяемой. И пото­му, слушая—мы тем самым говорим, своею внутреннею актив­ностью не отвечая на речь, но прежде всего ее в себе воспроизводя, всем существом своим отзываясь вместе с гово­рящим на зримые впечатления, ему данные, ему открывшиеся. Воистину, cum tacent—clamant3! Ибо всегда cum tacemus — clamamus4, и быть иначе не может,—коль скоро мы при сем слушаем. Мы слушаем не ухом, а ртом.

4

Проблема портрета есть проблема антиномии: пассив­ность — активность, объективность—субъективность, дан­ность—заданность, глаз—рот. Известно, что в портрете части труднейшие—глаза и рот. Труднейшие—ибо ответственнейшие, ответственнейшие же—ибо в них именно, ими именно дается художником идея изображаемого лица. Между глазом и ртом располагается весь диапазон его жизни, наибольшая его вос­приимчивость мира и наибольшая же отзывчивость на мир. Глаз спрашивает, рот отвечает. Глаз впивается в действительность, рот претворяет ее во внутренний отголосок. И так как не то сквернит человека, что входит в него, но то, что из него выходит 5, то зримое всегда чисто, поскольку оно именно зримое, поскольку оно чистая данность, поскольку в нем не участвует наша са­мость,—и посему самый глаз чист, как приемник чистого, объективного света, им же все являемое является нам 6, рот же, изводящий из себя нашу самость, легко рискует быть нечистым, легко может оказаться осквернителем мира. Звук, нами посылае­мый, как и вообще звук,— обнаружение самости, самость бытия, страстен,—легко может оказаться страстным. Вот почему легко иметь чистые глаза, но почти невозможно—чистые уста.