Это—круглое мышление3, способ мыслить и прием излагать созерцательно, называемый восточным,—почему-то. Ближе многих других к нему подходит мышление английское, гораздо менее—немецкое, хотя Гёте, Гофман, Новалис, Баадер, Шеллинг, Бёме, Парацельс и другие могли бы быть названы в качестве доказательств противного; но во всяком случае ему глубоко чужд склад мысли французской, вообще романской. Напрасно было бы искать в настоящей книге esprit de systeme4. Читатель не найдет здесь никакой systeme и пусть не спрашивает таковой; кому же этот дух дороже самой мысли, тому лучше немедленно отложить в сторону книгу. Поистине,—повторим с Ваккенро дер ом,— «кто верит какой-либо системе, тот изгнал из сердца своего любовь! Гораздо сноснее нетерпимость чувствований, нежели рассудка: Суеверие все лучше Систем о верия—«Aber-glaube ist besser, als Systemglaube»»5. Да, здесь не дано никакой системы... Но есть много вопросов около самых корней мысли. У первичных интуиции философского мышления о мире возникают сначала вскипания, вращения, вихри, водовороты—им не свойственна рациональ* 1 ная распланировка, и было бы фальшью гримировать их под систему,—если только и вообще-то таковая не есть всегда vaticinium post eventum 6, вещание после самого события мысли; но, не будучи упорядоченно-распределенными, исчислимо-сложенными, эти вскипания мысли, это ...колыбельное их пенье, И шумный из земли исход настоятельно потребны, ибо суть самые истоки жизни. Это из них вымораживаются впоследствии твердые тезисы—надлежит изучить возникающие водовороты мысли так, как они е с ? ь на самом деле, в их непосредственных отзвуках, в их откровенной д о-научности, д о-системности. Без них, без неточных ключей мысли, струящихся из д о-мысленных глубин, все равно не понять больших систем, как не поняли бы мы и самих себя. Может быть, наброски, подобные предлагаемым, впоследствии и срастутся в более плотное, более твердое, более линейное объединение, хотя и ценою отмирания некоторых из живых ныне связей; однако начальное брожение мысли навсегда имеет свою ценность, а сопоставления возникающие не теряют и в будущем способности служить ферментами знания. Но, как бы ни было в будущем, а пока, во всяком случае, мы не должны подрисовывать соединительные протоки мысли там, где они не выступили сами собою,—хотя навести их было бы, бесспорно, и соблазнительнее и легче, нежели оставить, иметь мужество оставить, общую картину недопроработанной, в ее первоначальной многоцентренности, в ее не перспективном, не приведенном к единой точке зрения пространственном несогласовании. Но это не значит, чтобы она существенно исключала всякий порядок. Порядок мыслей органически всасывается; однако автору кажется насилием над жизнью ума и философской неискренностью вымучивать схему там, где она не выступила сама собою в его понимании, как равно не выступила она и в понимании его современников. Не придумывать же какой-никакой порядок... — 22 —
|