Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

«О, грамматик! В стихах моих не ищи путей, ищи их средо­точия»13. Этот ключ к пониманию Поля Клоде л я, данный самим поэтом, следует крепко держать в руке тому, кто хочет войти в мышление не системы, но органическое, будь то труды

1

Фарадея и Максвелла, оды Пиндара или каббалистическая Книга Блеска14. И о каждом произведении органической мысли, если только оно удалось, можно с правом повторить сказанное об одной из од названного выше поэта: «Он идет к конечной цели по различным дорогам, сразу со всех сторон: не дойдя до конца по одной, он бросает ее и ведет другую издали и с другой стороны, в том же направлении, так что срединная мысль оказывается как бы заключенной внутри обширного круга радиусов, стремящихся к ней, но не досягающих, что дает мысли читателя то устремление, которым он сам переносится через недосказанное, и единое солнце вдруг вспыхивает в конце всех путей, которые кажутся ослепленно­му сознанию уже не дорогами, а лучами срединного пламени»15.

Все дело—в объективности этого мышления: не путями и доказательствами конструируется предмет познания, и пото­му не из них он постигается, как это бывает в мышлении субъективном, но, напротив, сам он, хотя и не анализирован­ный, с самого начала служит упором мысли, и пути намечаются из средоточия. Их может быть бесчисленное множество, это — игра познаваемой реальности, и не этим сверканием дорожит мыслитель, хотя игра какая-нибудь для сознательного усвоения реальности, для понимания формы реальности,— необходи­ма. Вызвать игру—это и есть метод познания. «Всякий метод есть ритм»,—говорит Новалис16, и постижение реальности есть с о-ритмическое биение духа, откликающееся на ритм по­знаваемого. Иначе говоря, метод познания определяется по­знаваемым, и в органическом сложении книги говорит ор­ганическая же форма ее предмета. Поэтому сочинение трудно противопоставить предмету: это отчасти—как в музыке, где трудно объяснить на словах, что есть предмет данного произ­ведения— вовсе не от «формальности» музыки, в смысле проти­воположения формы и содержания, а именно в силу теснейшей их связи, так что изложение начинается непосредственно из своего предмета, и никакого промежуточного слова между тем и другим—не вставить. Так и тут, в этой попытке проследить истоки мысли, предметом или средоточием средоточий явля­ется это самое органическое единство или форма, в смысле платоно-аристотелевского идеализма, он же—реализм Средне­вековья 17 и Гёте, он же, в другом аспекте, конкретный иде­ализм Шеллинга или магический идеализм Новалиса, он же, еще в ином аспекте, витализм нашего времени и т. д. и т. д. Конечно, эти течения мысли—далеко не одно и то же; но привыкшему проникать в мысле-движущие силы писателя и без нарочитых пояснений ясно, что названные выше мысли пита­ются на одних пажитях и тянутся к одному солнцу. Это солнце растило на протяжении истории никогда не иссякавший род мыслителей, хотя соответственный склад мыслей то разгорался на