420
дального общества? Ответ на этот вопрос должен быть результатом исследования, которым мы, естественно, не можем заниматься в данной главе. Ограничимся лишь констатацией факта: Фейербах, так же как и младогегельянцы, выступавшие не только против клерикализма, но и против религии, вышел из Гегеля, в частности, из гегелевского разграничения содержания и формы религии. Это разграничение не просто существенно, оно вследствие диалектического понимания отношения формы и содержания носит бризантный характер. Форма, согласно гегелевской «Науке логики», есть содержание, переходящее в форму, а содержание — форма, переходящая в содержание. Принцип диалектического тождества формы и содержания (тождества, которое заключает в себе различие, противоположность, противоречие) поднимает критику религии, даже в рамках гегелевской философии, на необычную в истории философии высоту. И это обстоятельство придает фейербаховской критике религии, как и всему фейербаховскому пониманию человеческой эмансипации, несравненно более глубокий по сравнению с предшествующими атеистическими учениями характер. Французские материалисты XVTII века были последовательными атеистами. Однако они совершенно недостаточно исследовали глубинные корни религиозного сознания; они относились к нему высокомерно, презрительно. Несмотря на то, что в работах этих великих просветителей мы нередко встречаем глубокие догадки относительно происхождения религии, эти заслуживающие развития мысли теряются в массе саркастических афоризмов, изобличающих нелепости догматического богословия. Известное замечание Г. В. Плеханова об аристократическом происхождении атеизма эпохи ранних буржуазных революций вполне подтверждается той критикой атеизма, которую мы находим у Руссо и его последователей-якобинцев*. «Атеизм аристократичен, — говорил Робеспьер. — Идея же великого существа, ограждающего угнетенную невинность Проблема человеческой эмансипации у Л. Фейербаха 421 Как ни велико освободительное влияние атеизма французских материалистов XVIII века, его теоретическое содержание сплошь и рядом сводится к формуле: религия — плод встречи дурака с мошенником. Л. Фейербах, прошедший школу Гегеля и выступавший как революционный демократ, не мог, конечно, согласиться с такой уничижительной оценкой массового, народного сознания. Обман, самообман, надувательство, использование религии правящими «верхами» для усмирения угнетенных «низов» — все это, конечно, имеет место, и Фейербаху не приходит в голову недооценивать, а тем более отрицать эти факты, о которых он неоднократно писал. Его, следовательно, нельзя упрекнуть в том, что он игнорирует идеологическую функцию религии как орудия социально-политической, в особенности феодальной реакции. Однако Фейербах, в отличие от предшествующих атеистов, показывает в своем анализе сущности религии, что она не просто насаждается сверху в народные массы; религия возникает как народное сознание и существует, прежде всего, потому что выражает реальную, жизненную ситуацию массы людей, насущные человеческие потребности, бедствия народных масс. — 277 —
|