|
Но мы видели, что и внутри «большой семьи» выделяются свои замкнутые ячейки, образуемые людьми, которые формируют свой взгляд и на общественное устройство, и на собственное место в нем. Одни из них (клиенты) издревле обладали известной правоспособностью в области публичного права, другие (вошедшие в возраст сыновья) обретают его лишь с ее распадом. Поэтому на социум начинают оказывать свое влияние и они. О давлении социальных низов на государственную власть уже говорилось, у вторых уже смолоду рождается «соревнование из-за должностей, споры о первенстве», честолюбие цезарей: «Рассказывают, что, когда Цезарь перевалил через Альпы и проезжал мимо бедного городка с крайне немногочисленным варварским населением, его приятели спросили со смехом: «Неужели и здесь есть соревнование из-за должностей, споры о первенстве, раздоры среди знати?» «Что касается меня, — ответил им Цезарь с полной серьезностью, — то я предпочел бы быть первым здесь, чем вторым в Риме»[306]. Не забудем и о конкубинате. Не регулируемый законом, он (во всяком случае в низшем сословии) порождает великое множество не признаваемых им детей. Их положение ущербно, но есть и свои плюсы: у отца нет защищаемых социумом юридических прав над частной жизнью сына. Тот волен уйти из дома и строить свою судьбу по собственному усмотрению. Поэтому в жизнь низшего сословия социум вторгается с еще большей силой, а следовательно, и патриархальные устои семьи как общекультурной нормы расшатываются там с гораздо большей скоростью. Таким образом, в лице этих осколков былого «дома» перед нами предстает качественно новое формирование. Оно все еще связано с патриархальной семьей, в лоне которой и зарождается, но эта связь постепенно слабеет. Собственные ценности и цели начинают определять их жизнь. Правда, все рассмотренное выше, на первый взгляд, применимо лишь к греческому и римскому обществу. Между тем ни Греция, ни Рим не могут представлять даже Западную Европу во всем ее этническом многообразии. К тому же сама Греция становится провинцией Рима, но Рим, прочно утвердившийся на Апеннинах,— капля в море даже в сравнении с одними европейскими провинциями. Впрочем, правда и то, что под Европой традиционно понимается не географический регион, но конгломерат народов, объединенных легионами Рима, а значит, решающее слово в ее развитии принадлежит не мечу, а единой культуре. Но интегрироваться в культуру Рима, как и сегодня в культуру европейских государств, желает не каждый из покоренных. И все же не следует забывать о том, что сам меч куда более могуществен, чем это может показаться на первый взгляд. Представление о том, что даже самые тяжелые военные поражения, подобные тому, которое терпел Рим от Ганнибала, не могут сказаться на тысячелетних культурах, не во всем верны; военные нашествия даже в те времена, когда не было слуху об оружии массового поражения, были способны на многое. — 154 —
|