|
Это же справедливо и по отношению к рабам: признание их брака и их детей, в свою очередь, способствует тому, что «собственно» семьей остается лишь ее ядро —родственники по крови и по закону. Власть над рабами, конечно же, остается, но и эта власть из абсолютной, простирающейся на самую жизнь невольника, меняет свои пределы. Правда, здесь эволюция юридических норм не поспевает за изменениями культуры и нравственности, но в передовом общественном мнении перемены уже чувствуются. «Я с радостью узнаю,— пишет Сенека,— от приезжающих из твоих мест, что ты обходишься со своими рабами, как с близкими. Так и подобает при твоем уме и образованности. Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому. Они рабы? Нет, твои смиренные друзья. Они рабы? Нет, твои товарищи по рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой, и над ними одинакова власть фортуны»[304].В сущности то же мы читаем у Плиния Младшего: «Я вижу, как мягок ты со своими рабами; тем откровеннее признаюсь тебе, как я снисходителен к своим»[305]. Положение сыновей. Пусть на выбор жен взрослых членов семьи большое влияние оказывает отец, внутри своей семейной ячейки практически полновластным хозяином становится сын. Власть pater familias в ней чисто номинальна. Сыновья получают и право развода, в свою очередь, родитель теряет возможность помимо их воли расторгнуть брак. Женатые сыновья также обретают право распоряжаться создаваемой ими частью общесемейного имущества. Нередко — требовать выделения своей доли, необходимой для создания собственной семьи. Мы видели это уже в притче о блудном сыне, в эпоху распада античной государственности это становится нормой. Главное же заключается в том, что патрицианская семья перестает служить мезокосмом, обеспечивающим суверенитет патриарха и защиту всех ее членов. Поэтому обеспечение (теперь, с утратой правовой иммунности) уже не суверенитета, но статуса достигается только брачными союзами, строительством внутри единого социума некой маленькой империи родов, способной укрепить устойчивость каждого из них. Благодаря этим союзам, социальные связи, которые замыкают на себя их участники, образуют своего рода защитную оболочку. В то же время они дают возможность влиять на социум. Вот только не властью собственных авторитетов pater familias, но аккумулируемой ими частью авторитета совокупной власти межсемейного союза. А следовательно, любое социальное потрясение может разрушить и эти маленькие «империи», и обретаемый каждым из них статус, поэтому основной вектор активности главы семейства смещается из внутренней сферы в социальную, ее объектом перестает быть семья, и становится социум. — 153 —
|