Чума

шатались по нашим пыльным улицам, молча взывая к лишь одним им ведомым

закатам и рассветам своей отчизны. Они растравляли свою боль по любому

поводу: полет ласточки, вечерняя роса на траве, причудливое пятно, ос-

тавленное на тротуаре пустынной улицы лучом, - все было в их глазах неу-

ловимым знамением, разочаровывающей вестью оттуда. Они закрывали глаза

на внешний мир, извечный целитель всех бед, и, упрямцы, лелеяли слишком

реальные свои химеры, изо всех сил цеплялись за знакомые образы - земля,

где льется совсем особый свет, два-три пригорка, любимое дерево и женс-

кие лица составляли ту особую атмосферу, которую ничем не заменишь.

И наконец, если остановиться именно на влюбленных, на самой примеча-

тельной категории изгнанников, о которых рассказчик может, пожалуй, го-

ворить с наибольшим основанием, их терзала еще и иная тоска, где важное

место занимали угрызения. В теперешнем нашем положении они имели полную

возможность увидеть свои чувства взглядом, равно объективным и лихора-

дочным. И чаще всего в этих случаях их собственные слабости выступали

тогда перед ними во всей своей наготе, И в первую очередь потому, что

они относили за счет собственных недостатков невозможность с предельной

точностью представить себе дела и дни своих любимых. Они скорбели отто-

го, что не знают, чем заполнено их время, они корили себя за легкомыс-

лие, за то, что прежде не удосуживались справиться об этом, и притворя-

лись, будто не понимают, что для любящего знать в подробностях, что де-

лает любимое существо, есть источник величайшей радости. И таким образом

им уже было легче вернуться к истокам своей любви и шаг за шагом обсле-

довать все ее несовершенство. В обычное время мы все, сознавая это или

нет, понимаем, что существует любовь, для которой нет пределов, и тем не

менее соглашаемся, и даже довольно спокойно, что наша-то любовь, в сущ-

ности, так себе, второго сорта. Но память человека требовательнее. И в

силу железной логики несчастье, пришедшее к нам извне и обрушившееся на

весь город, принесло нам не только незаслуженные мучения, на что еще

можно было бы понегодовать. Оно принуждало нас также терзать самих себя

и тем самым, не протестуя, принять боль. Это был один из способов, кото-

рым эпидемия отвлекала внимание от себя и путала все карты,