Чума

надо было только как можно аккуратнее, если уместно употребить здесь это

слово, выполнять свой нечеловеческий долг. Легочная форма чумы - сначала

было зарегистрировано лишь несколько ее случаев - теперь быстро расп-

ространилась по всему городу, так, словно ветер разжигал и поддерживал

пожар в груди людей. Больные, которых мучила кровавая рвота, погибали

значительно скорее. При этой новой форме болезни следовало ждать более

быстрого распространения заразы. Но мнения специалистов на сей счет рас-

ходились. В целях большей безопасности медицинский персонал продолжал

работать в масках, пропитанных дезинфицирующим составом. На первый

взгляд эпидемия должна была бы шириться. Но поскольку случаи заболевания

бубонной чумой стали реже, итог сбалансировался.

Между прочим, городским властям и без того было о чем тревожиться --

продовольственные затруднения все больше росли. Спекулянты, понятно, не

остались в стороне и предлагали по баснословным ценам продукты первой

необходимости, уже исчезнувшие с рынка. Бедные семьи попали в весьма тя-

желое положение, тогда как богатые почти ни в чем не испытывали недос-

татка. Казалось бы, чума должна была укрепить узы равенства между нашими

согражданами именно из-за той неумолимой беспристрастности, с какой она

действовала по своему ведомству, а получилось наоборот - эпидемия в силу

обычной игры эгоистических интересов еще больше обострила в сердцах лю-

дей чувство несправедливости. Разумеется, за нами сохранялось совершен-

нейшее равенство смерти, но вот его-то никто не желал. Бедняки, страдав-

шие от голода, тоскливо мечтали о соседних городах и деревнях, где живут

свободно и где хлеб не стоит таких бешеных денег. Раз их не могут досыта

накормить, пусть тогда позволят уехать - таковы были их чувства, возмож-

но не совсем разумные. Словом, кончилось тем, что на стенах домов стал

появляться лозунг. "Хлеба или воли", а иной раз его выкрикивали вслед

проезжавшему префекту. Эта ироническая фраза послужила сигналом к мани-

фестациям, и, хотя их быстро подавили, все понимали, насколько дело

серьезно.

Естественно, газеты по приказу свыше действовали в духе оголтелого

оптимизма. Если верить им, то наиболее характерным для годины бедствия

было "исключительное спокойствие и хладнокровие, волнующий пример кото-