|
Так ли это? – вопрос дискуссионный. Кажется, однако, что пространственное положение электронов отнюдь не безразлично к их наблюдаемым свойствам (к их поведению). Об этом нам говорит другой основной принцип квантовой механики – принцип запрета (или, по выражению Германа Вейля, “странный принцип Паули”), связывающий свойства электрона с его отношением к определенному месту в пространстве – к квантовому состоянию в атоме, а также проверка теоремы Белла, показавшая, что «предположение, что две частицы можно рассматривать как изолированные и независимые физические объекты только потому, что они движутся на большом расстоянии друг от друга, в корне ошибочно»[171]. По-видимому, всё это только указывает на полноту квантового описания с помощью волновой функции, а точнее, – на равносильность онтологической и гносеологической индивидуации электронов, если только верно, что выполнение принципа Паули для каких-либо микрообъектов влечет полное совпадение наблюдаемых свойств этих объектов и, таким образом, однозначно определяет их универсум как множественность неразличимых. Любопытно, что как раз на основании этой неразличимости Фейнберг уличает лейбницевский принцип тождества неразличимых в ложности[172], а Вейль, напротив, на том же основании говорит об истинности (подтверждаемости) этого принципа [173]. Разгадка состоит, по-видимому, в неопределённой формулировке самого принципа. Я убеждён, что Лейбниц отделял проблему наблюдаемой неразличимости от проблемы тождества (о чём свидетельствует и Кант), хотя и называл свой принцип тождеством неразличимых. Неразличимость в его толковании имела не гносеологический (феноменальный), а онтологический (ноуменальный) смысл. Поэтому, говорит Кант, этот «мнимый закон Лейбница есть не закон природы, а только аналитическое правило для сравнения вещей посредством одних лишь понятий»[174]. Но Кант, видимо, не понял, что принцип тождества неразличимых был для Лейбница (равно как и для стоиков) всего лишь другим выражением принципа индивидуации. 4.9. Индивидуация и парадокс Ришара. Для математики в отличие от физики абстракции имеют безусловную значимость. Они её предмет, её начала и её метод. Математическая реальность “открывается” в том же смысле, в каком посредством абстракции она “создается”. Природная реальность значима здесь лишь постольку, поскольку её структуры представимы средствами математических структур и, таким образом, служат практическим подтверждением объективной ценности математических абстракций. Само собой понятное и безусловное для физики разделение универсумов на онтологический, принадлежащей природе, и гносеологический, принадлежащий физической её картине, для математики становится условным. И тот, и другой универсумы (как и индивидуация элементов в них) создаются здесь какой-либо абстракцией, дополненной столь же абстрактной “конструкцией” их элементов. Возможно, что это набор вычислимых функций, возможно, – понятие предельного перехода или нечто родственное им. Словом, онтологический универсум чистой математической теории нельзя считать данным от природы, предпосланным теории независимо от её абстракций. Но его нельзя считать и всецело посюсторонним, открытым для гносеологической индивидуации всех его элементов. — 76 —
|