Абстракция в лабиринтах познания

Следовательно, с неразличимостью как истиной разума мы встречаемся только в теории, в частности в классической теории континуума, в топологии, в теории моделей. Неразличимость не имеет здесь ни психологической, ни эмпирической нагрузки. Мера близости здесь полагается бесконечно большой. Поэтому, к примеру, в одном понятии неразличимости точек пространства объединяются и условие их индивидуации и условие их тождества. И возможно, это как раз тот случай, который имел в виду Лейбниц, выдвигая свой принцип тождества неразличимых. Однако по отношению к явлениям чувственного опыта уже Кант требовал эмпирического, а не “чистого” употребления понятий. А в этом случае невозможно обойти молчанием понятие наблюдаемой неразличимости.

7.1. О тождестве неразличимых. Этот раздел параграфа полезно начать с короткого, но выразительного анонимного диалога:

«А. Принцип тождества неразличимых мне кажется совершенно ясным. Я не вижу, как можно было бы определить тождество или установить связь между математикой и логикой, если не использовать этот принцип.

В. Напротив, мне он кажется абсолютно ложным. И ваше беспокойство как математического логика здесь ни при чём. Если принцип ложен, мы не имеем права им пользоваться» [314].

Выражение “тождество неразличимых”, доставшееся нам от Лейбница, почти два столетия воспринималось как метафизический, а не логический постулат. Оно вошло в философский обиход как имя идеи не слишком-то определенной или, пожалуй, настолько неопределенной, что весь последующий опыт и соответствующие этому опыту научное знание и логика, даже развиваясь, не вступили в противоречие с этой идеей. Напротив, они всеми силами старались её утвердить – каждый, разумеется, на свой манер. И здравый смысл тоже охотно пользовался любыми намеками на эту идею, применяя выражение “тождество неразличимых”, так сказать ?a d?pend, извлекая по-своему выгоду из неоднозначности или размытости его смысла.

Правда, на первый взгляд однозначность понимания все же была. Она проявлялась в законах логики тождества, восходящих отчасти к тому же Лейбницу. Но если верно, что по смыслу этого принципа «понятие тождества сводится к понятию неразличимости» [315], то всё же остаётся вопрос, как толковать неразличимость, входящую в содержание этого принципа?

Согласно Лейбницу, как замечено выше, тождество и неразличимость не “живут” обособленно. Диалектика их единства составляет, по выражению того же Лейбница, один из великих принципов метафизики. И всё же, уточняя смысл выражения “тождество неразличимых”, мы можем сделать логический акцент либо на понятии “тождество”, либо на понятии “неразличимость”. В семантике естественного языка эти понятия, как известно, не совпадают. Но в языке научном они часто используются как синонимы. Правда, акцент на понятии “тождество”, даже в научном языке, обязывает нас, по-видимому, к большей строгости; он ближе к рациональным установкам познания, чем акцент на слове “неразличимость”, который, напротив, интуитивно ближе к познанию эмпирическому, связанному с данными наблюдений. Быть может, именно в силу этой двойственности потребность в эвристическом обсуждении этих понятий “во всей их полноте” не ослабевает, несмотря на уже известные аксиоматические их формулировки. При этом очевидно, что речь здесь идет о начальных истинах познания, а «трудность понятий увеличивается по мере их приближения к начальным истинам» [316].