|
Наш джип, весело дребезжа, проехал через ворота порта мимо слегка ошалевшей охраны. Джип, который нам выделили от щедрот пятой армии, всегда вызывал лёгкое раздражение, если не сказать большего, у чинов военной полиции. Это был почтенный ветеран средиземноморского театра военных действий. Покрашенный в грязно-коричневый цвет с зелёными разводами, он имел над задним сиденьем конусообразный фундамент, на котором некогда был установлен 12-тимиллиметровый пулемёт Виккерса. Сам пулемёт, конечно, был снят, но фундамент остался стоять на страх врагам, выглядя весьма таинственно и внушительно. Кроме того, номер, показывающий принадлежность джипа к автопарку пятой армии, не очень гармонировал с бортовыми знаками батальона японских добровольцев, доказывавших свою верность конституции на итальянском фронте. Знак этот изображал дракона, пожирающего солнце, и был украшен совершенно непонятным девизом на английском языке: “Демократия в действии”. У кого-то из ребят майора Найдао[6] была неплохая фантазия — изобразить демократию в виде пожирающего солнце дракона. Мы не закрасили этот знак отчасти из-за лени, отчасти из-за его оригинальности. Но если военные полицейские в силу своего интеллекта не могли оценить нашу машину по достоинству, то боевые пловцы, ждавшие нас у развалин здания управления порта, сделали это. Все они прошли войну на Тихом океане, проделывая проходы в коралловых рифах, расчищая дорогу десантам, и набили руку на всякой японской символике. Пловцы разъяснили, что в данном случае солнце является символом японского милитаризма, а дракон, само собой, олицетворяет мощь Объединённых наций. И вообще, пловцы были отличные ребята. Среднего роста, ладно скроенные, они напоминали разные серии одной и той же почтовой марки. Они деловито регулировали и подгоняли друг на друге снаряжение, не обращая ни малейшего внимания на многочисленных высокопоставленных из штаба флота и снисходительно подмигивая мне, поскольку из-за своей армейской формы я был для них переходной ступенью между кошкой и человеком. Я никогда не был моряком и не собирался им стать. Мало того, при самом незначительном волнении моря меня так позорно укачивало, что я выработал вполне определённое отношение к морю, хотя часто пользовался его услугами. Я участвовал в экспедиции Паркера до войны, в трёх больших десантах во время войны, но нисколько не оморячился. А сейчас, глядя на этих трёх молодых парней, я испытывал чувство, весьма похожее на зависть. Водолазный бот, тарахтя мотором, отвалил от полуразрушенной стенки и лихо развернулся, будто собирался совершить переход, по крайней мере, до Кейптауна. В действительности ему нужно было покрыть не более четверти мили до того места, где из воды мрачно возвышались камуфлированные останки затопленного крейсера “Бартоломео ди Локка”, напоминающего труп какого-то фантастического морского чудовища. Ослепительно сверкало солнце, мириадами огней играя на неестественно голубой зеркальной воде Неаполитанского залива. Чайки с криком проносились над нашими головами, стремительно, как торпедоносцы, идя над самой поверхностью воды, неожиданно вздымаясь вверх, чтобы с крутого виража начать новый заход за добычей. — 102 —
|