Триумф бессознательного. Сборник эссе

Ты выходишь из музея и по спокойно‑праздничному Оснабрюку идешь к синагоге. И попадаешь в ту же атмосферу холодной напыщенности, пустоты и безжизненности, из которой Нуссбаум вырвался только соприкоснувшись с Катастрофой. Даже в праздник Рош‑а‑Шана благополучные деловые евреи собираются в этой синагоге всего лишь для исполнения ритуала, никого всерьез не затрагивающего, и поспешно расходятся по своим делам. Они отчуждены друг от друга, и от синагоги, и от духовной жизни, и вообще от всего живого, как будто только что вышли из ранних картин Нуссбаума. Они еще свободны от выхода из рабства, требующего напряжения духовных сил.

Все повторяется?…

Самоидентификация российского еврейства: попытка анализа

В 1994 г. в Иерусалиме на Международном Конгрессе по проблемам эмиграции было представлено очень интересное исследование. Сопоставлялись результаты социологического опроса лиц прибывших в Израиль в 1991 году спустя несколько месяцев после репатриации, и повторного опроса этого же контингента лиц после трехлетнего проживания в стране. Люди только что прибывшие в страну и совершенно с ней не знакомые были в массе своей настроены на культурную интеграцию, предполагали выучить язык и приобщиться к культуре страны. Спустя три года значительная часть представителей этой же волны репатриации уже достаточно хорошо знала язык, многие устроились на работу, в том числе по специальности, и при этом декларировали неготовность к принятию культурных доминант израильского общества и его жизненных ценностей. Они были, вопреки исходной установке, ориентированы на русскоязычные средства массовой информации и подчеркивали приверженность русской культуре. Эта идентификация с русской культурой является, на мой взгляд, важнейшим компонентом самоидентификации русскоговорящего еврейства и заслуживает подробного обсуждения.

Прежде всего при более внимательном анализе возникает удивление, почему, собственно, речь идет о русской культуре. Интерес к пьесам Шекспира был не меньшим чем к пьесам Чехова, о русских писателях в еврейских интеллигентных кругах говорили не больше чем о Хемингуэе или Фолкнере, французскими импрессионистами интересовались не меньше, чем передвижниками. Почему же осознается и подчеркивается связь именно с русской, а не мировой культурой? Откуда массовость и высокая энергетика этой самоидентификации даже в тех кругах общества, которые были по существу далеки от любой культуры?