Пучина людская

На селе нельзя выделяться ничем: ни хорошим, ни пло­хим. Но коль неймётся и тянет кого-то на что-то необычное, то пусть это будет нечто плохое, поскольку оно даёт каждому даже имеющимися способностями, не затрачивая особого труда, возвеличиться в самомнении и авансом чувствовать себя побе­дителем, при этом крикнуть неудачнику обидную реплику, гоголем пройтись мимо него, демонстрируя, что он не такой.

Гордеев не стал дразнить судачливых сельчан и прекра­тил дневные вылазки. Зато ночь принадлежала ему всецело. Как только стемнеет, внутри него в самой глубине души под­нимается желание окунуться в круговерть природы, ощутить игривую упругость ветра, мягкую напористость вьюги, пре­одоление того, что непреодолимо, непроходимо, предельно опасно, стремление уйти, убежать, скрыться от людей с их неизбывным давлением на душу, и за буйством стихий разыс­кать страну равновесия, добра, тепла и надёжности. Стоит толь­ко окрепнуть морозу, разгуляться метели, повеять снежной заметью, скрыться луне и накрыть всё окрест темнотой, как Гордееву становится невмоготу усидеть дома, он становится на лыжи и не думая о направлении похода по наитию уходит туда, где его непременно ждут справедливые и добрые люди. Так он постепенно посетил почти все дальние леса, зачаро­ванные инеем и холодом, шагая без дорог, без направлений по особому ощущению опасности, куда вела его беспокойная натура. Часто, когда впечатления переполняли его, тогда он ложился в проталину под соснами, засыпал ненадолго и от­дохнувший разворачивал лыжи к дому. Никаких карт, марш­рутов, компасов и звёзд для ориентира не имел, но обычно не-постижимым образом обходил полыньи и торосы на реках, крутые овраги и непроходимые заросли и всегда к утру выхо­дил к своему селу. Только однажды, когда приелись пейзажи левого берега Десны он вознамерился напрямик проследовать в Новгород-Северский. Задиристость замысла состояла в не­обходимости пройти ночью три почти незамерзающие реки, команьские овраги и чулатовские меловые карьеры. Поначалу всё шло благополучно. И только на обратном пути уже в пред­рассветных сумерках Гордеев свалился в глубокий овраг, по­терял сознание и пролежал там в бесчувственности до вечера. Очнулся от холода. Осмотрелся. Сам оказался цел, лыжи в исправности. После нескольких попыток всё же выбрался из западни, снова чудом миновал три коварные реки и ночью, когда все спали, вернулся домой. „Ну как? Нагулялся? Ложись на печке, отогрейся, приходил Андрей: утром в лес по дрова”.