|
Вот такая твердь и досталась Гордееву. Начались разметка, вытёсывание, выпиливание, шлифовка и доводка профиля скребковым стеклом до потребного совершенства. Упрямство дерева отражалось упорством мастера. Наконец, наступил этап выгибания лыжной фигуры на двух табуретках с ведром воды посередине для гибочной тяжести, с одновременной олифовой пропиткой, сушкой жарким воздухом из грубки и жаровней с пылающими углями, поставленной снизу между опорами. И когда всё потребное было проделано, получились лыжи чуть длиннее роста самого делателя, по ширине в его натруженную ладонь, с горделиво загнутыми носками, с канавкой на скользящей части и верёвочным креплением для валенок. Помня провал замысла с прежним образцом, Гордеев бережно поставил своё творение на снег, но сразу наступить не решился. Походил вокруг, подождал, пока утихнет сердце и установится дыхание, смахнул волнение с лица, затем перенёс лыжи на утоптанный снег и уже с него, равномерно распределяя вес, стал наступать на снежную пушистость, с замиранием вглядываясь в след позади. След, чуть уходя вглубь белого массива, всё же ровно ложился на поверхность сугроба почти без провала посередине с ровным продольным бугорком, удерживающим лыжу от бокового сноса. Это была победа. И только было уличные знатоки обступили новое явление, как сразу последовал приговор: смердят олифой, верёвки валенки разорвут, они сильно тяжёлые, они широкие, они неправильной гибкости, но настырнее всех кричала Бритвина Ленка: „Они сломаются на свержевых кручах” и потребовала тут же под присмотром школьных авторитетов проверить новшество в деле. Толпа детворы кто пешком, кто на фабричных лыжах, кто на санях с криком, драками и наперегонки ринулась за три километра к знаменитым кручам с вожделенной целью: опорочить, доказать, что нельзя самодельничать, что надо поступать, как все, как принято, как заведено, как разрешено, а всякие выскочки ... вот они сейчас ... На кручах лыжня начиналась в хвойном лесу и, постепенно спадая, переходила в стремительный спуск, заканчивающийся отвесным обрывом, внизу которого всегда добавляли снега для прикрытия земляной проплешины, где лыжи сразу тормозились, а лыжник при неудачном падении непременно что-то в себе ломал. В том и состояла лихость спуска, чтобы сильным разгоном суметь пролететь земляную выбоину и опуститься уже на снежной полосе. Гордеев видел, как часть детворы отделилась от галдящей толпы и коротким путём ушла в направлении кручи. Предательский замысел он понял, когда, планируя с кручи, увидел голую землю в том месте, где обычно лежал добавленный снег. Его лыжи воткнулись в песок, изогнулись дугой, смягчили удар и вроде пружин отбросили в пушистый сугроб. Только теперь он заметил свалку из побитых тел, сломанных лыж и саней и слабое шевеление раненых интриганов, готовящих ловушку Гордееву: ожидалось, что зачинщик испытаний будет прыгать первым и вот мы ему ... Но получилось всё наоборот: как раз зачинщик и не повредился, зато ехидствующие понесли урон: лыжник со сломанными лыжами, загрузший в глубоком снегу – жалкое зрелище. И растянулось оно от круч до села на радость языкатым пацанам. — 65 —
|