Пучина людская

Колхозники молчали. Каждый надеялся хоть какую-то ма­лость получить на трудодни и как-то перебиться зиму, а тут даже хлипкая надежда и та ускользает. Поразмыслив, люди стали предлагать: поделить поровну и людям, и коням, или семьям отдать картошку и зерно, а свёклу коням, или ... так и этак судили-рядили и всё выходило, что кто-то должен оста­ться голодным. Хотя голод – дело обычное-привычное, но без лошадей сами люди на себе, как принято на огородах, бескрай­ние поля не засеют, а тогда и надеяться не на что. Окончатель­но сомнения переломились в пользу коней от речи Никиты. „На соседних бригадах они хоть и старшие конюхи, да не чета ведь нашему Андрею Андреевичу, а ездят на жеребцах, и это при том, что наш Андрей Андреевич самолично отдал коня, положенного ему по должности, на посевную”. Такая яркая речь была встречена тишиной. Укоризна всем колхозникам за их чёрствость в отношении лишений пешего старшего конюха подействовала на людей, но не пересилила опасение отдать свою пайку на корм лошадям. И в этот драматический момент в судьбе конюшни выступил Пеп. Хотя он был Пжер?м Эрнес­тович Пьеров, что невозможно ни запомнить, ни произнести, селяне, привыкшие к ясности, согласились называть его Пеп. Он сказал: „Вы все знаете, что у меня больна дочь. И вот я вам такое скажу, что никто ей не поможет, как только лошади. Да­дут они нам урожай, то и остальные поднимутся, а не дадут, то и мы ляжем. Словом, я за!” Пеп никогда нигде не выступал и если уж дело дошло до такого края, что даже Пеп заговорил, то дело, видать, и впрямь серьёзное и надо решаться. Люди, не возражая и не соглашаясь, начали расходиться, и это было принято за всеобщее одобрение рассудительных колхозников.

Только спустя несколько дней, когда Никита и Пеп, веч­но мыкающиеся без престижной занятости, получили небыва­лое повышение, остальные работники поняли какой редкий случай они упустили. Уже на следующее утро при полном присутствии сельчан Никита был жалован на распорядителя кормовым блоком. Сам Андрей Андреевич при всех расска­зал, где взять батальонный котёл, оставшийся от немцев, как соорудить над ним крышу, а под ним – кострище и указал ме­сто возле кошар, которое отныне отводится во власть Никиты. Но тот плохо слушал. Он купался в лучах славы. Наконец-то и его заметили, и он выбился в люди, теперь от него зависит правильное использование всего съедобного добра бригадных работников. А старший конюх, поощрённый собранием в сво­их мстительных планах, всё говорил и говорил, раскрывая вы­годы подкормки коней. И когда речь дошла до сроков, Ники­та вдруг очнулся и тихо возмутился: одному, за неделю, нет не успею, прошу в помощь Пепа. Бессловесный доселе колхозник, едва почуяв возвышение, обрёл гонор и прыть, и даже отва­жился перечить самому старшему конюху. Но тот ради вели­кого мщения выскочкам великодушно согласился: „Ну ладно, бери!” Так Никита и Пеп оказались при завидной должности и стали отвечать за подготовку корма всем лошадям.