Пучина людская

И когда всё это проделано, наступает черёд отжима. Вещи, поменьше, попроще, потоньше, словом, покупные, одним кон­цом придавливают ногой ко льду, а другой конец насколько позволяют замёрзшие руки, скручивают наподобие верёвки. Одежду покрупнее отжимают с помощью соседей, например, попросив подругу закрутить длинное бельё. А скатерть, одея­ло или другие громоздкие принадлежности перегибают попо­лам, в образованную петлю вставляют коромысло и вращают его вроде бурава, предварительно прижав ко льду свободные концы. Но это работа трудная, не женская, и потому хозяйки ждут Никиту, для которого настаёт благостное время общения, когда он может блеснуть своей учёностью, сообщая новости из районной газеты. Вот и сейчас он показался на спуске к ре­ке. После осеннего полноводья лёд зимой провисает вслед за уходящей водой, образуя понижение к полыньям. Лошадь еле сдерживала накат бочки на полозьях, скользила по гладкому льду и, наконец, сорвавшись, покатилась на подковах, как на коньках, прямо в прорубь. На полпути её перепуг и отчаянное торможение привели к тому, что она развернулась, бочка ока­залась впереди и именно она с разбегу шлёпнулась в воду. Лошадь повисла на ледяной кромке, безнадёжно дёргая зад­ними ногами в попытке найти твердь. За Никитой и его ма­нёврами наблюдали все, кто был на реке, ибо знали, что Ни­кита просто так, без местных подвигов и бытового геройства не способен жить. И точно. Люди, предполагая такую кон­цовку, уже держали топоры наготове, потому сразу броси­лись рубить отосы* и спасать животное. Спасли, а бочка всплыла, её вытащили, помогли набрать воды и, всем миром толкая, выволокли на берег. Простоватого и горделиво лени­вого Никиту терпели, как неизбежную наличность любого се­ла, но ещё жальче было лошадей, для которых и была пред­назначена речная вода.

В тот день Никита выкручивал бельё бесплатно, т.е. он с гусарской учтивостью отказался от двух картошек от каждой хозяйки, обрекая себя на голод до следующего дня. А женщи­ны, получив передышку, распрямили спины, оглянулись окре­ст и вдруг, не сговариваясь, запели: „Ой девичья доля – корот­кое счастье, не убежать и не скрыться от горя-ненастья ...”

Вскоре река с постирочными будками, огласилась песней. Морозный воздух, чистота снегов и молодость не принимали вдовьей печали. Едва начали жить, едва пошли дети и чуть поставили хозяйство, и вот вдова на весь бабий век. Песня оборвалась вдруг. Над рекой повис плач и женские причитания. Казалось, природа бабьими слезами поминает погибших.