Пучина людская

Учитель учителя Гордеева крупнейший учёный совет­ского периода Анатолий Дмитриевич Нестеренко так сильно расстроился, что пришлось глотать валидол и пить горячий чай. Ещё бы, он, будучи больным, заранее пришёл на защиту диссертации, а её отложили на другое время. В суматохе и волнении забыли его предупредить! Чуть успокоившись, он признался: не то ему досадно, что перенесли, а то, что снова придётся спускаться в метро. Говорит: „Сюда добирался, так возникло тоскливое ощущение и предчувствие подземелья!” Конечно, домой его доставили на такси с букетом весенних цветов и многократными искренними извинениями. Казалось, досадная неловкость сглажена, совесть хотя и не очистилась, но была несколько ус­покоена подлинным раскаянием. Сразу же нахлынули дела, коллеги ушли в свои заботы, организа­ционная бестактность улеглась, но вскоре пришёл день отло­женной защиты. Теперь уже тщательно подготовили пригла­сительный билет, соискатель старательно вывел дарственную надпись на реферате, поставил свою фамилию и указал полный титул научного руководителя, красиво упаковали саму дис­сертацию, забронировали такси и направили виновника для вручения пакета заранее. Но ... вручать было некому: Анато­лий Дмитриевич ночью умер. Такова доля подвижников: все­го себя вложил в институт, в людей, в науку и не осталось времени для семьи, детей и личного обустройства. Хоронили всем коллективом. В вестибюле установили гроб с телом, разложили труды, награды, дипломы, разместили флаги, све­чи, сказали положенные речи и установили почётный караул. Сменялся он через каждые полчаса. Гордеева не покидало чу­вство вины. Он отстоял у изголовья покойного первый кара­ул, потом второй, третий и ему казалось, что ещё немного и прозвучит особо мягкий голос: „Да, приборостроение требует вдумчивости, за ним стоит перспектива, завидую вам, моло­дым!” Но вместо этого: „Гордеев, ты решил выслужиться? Оч­ки набираешь к защите? Чего торчишь тут уже больше часа? Зарабатываешь авторитет? Думаешь никому не понятно? Ха-ха-ха!” Рядом стоял Дехтяренко! Как всегда неряшлив, не брит, взлохмачен! Гордеев: „Павел Иванович! Вас охранять не станут! Не найдутся охочие вас сторожить! Такие в тяго­сть и здесь, и там! Отойдите, не заслоняйте свет!” Через не­сколько лет он заболел, напрасно искал сочувствия и помощи, и вскоре незаметно ушёл навсегда. Демонстрируя уважение к покойному, гроб с телом от кладбищенских ворот несли
до­бровольцы. Идти пришлось далеко по крутому подъёму и носильщики устали. Вскоре показалось отведенное мес­то, осторожно приблизились по скользкой насыпи и хотели уже опустить ношу, как вдруг все замерли: яма до краёв была залита дождями и оттуда мистически струился грязный ру­чей. Головы прибывших повернулись к открытому гробу, где на белоснежной подушке возлежала голова учителя, окинули взглядом свежие ленты, банты, покрывала, цветы и венки. От представления того, как в воображении всё ещё живой наста­вник и коллега в почти праздничном облачении на глазах у воспитанного им коллектива погрузится в омерзительную жи­жу, провожающих охватила оторопь. Их глаза добежали до крышки гроба, упёрлись в золото напутственных надписей и там остановились. Учёные, усмиряющие мировые проблемы, не в силах были предложить ни единого выхода из почти ря­довой ситуации. Этим воспользовались привычные ко всему кладбищенские рабочие. Они накрыли гроб крышкой, уверен­но заколотили гвоздями, ловко обмотали верёвками и дружно понесли к плачущей яме. Живые, как по команде отвернули головы: такое потрясает и долго во снах будет мучить кошма­рами. Вот гроб уже повис над ямой, но она оказалась почти наполовину короче гроба и тот в узкий проём не проходит. Для учёных это тупик: никакие логики не подскажут, как раз­местить большое в малом без остатка. Погребальная команда не знала, что такая задача не имеет рационального решения, поставила гроб вертикально и головой вниз силой вогнала его в тесный просвет. По сторонам брызнула вода, зашипел и за­булькал выходящий воздух и вскоре яма приняла исходный вид: хлюпающая жижа и скорбный мутный ручей. Гроб со своим блеском скрылся в отвратительной глубине. Не глядя в глаза друг другу, виноватой поступью и поспешно пока ещё живые и знающие, как следует жить, стали расходиться. Вы­вод из этой трагедии мёртвых и живых делать не будем. Ос­тавим читателю самому представить свой последний шаг в об­лике людском. И пока не поздно, поразмышлять о себе, о че­ловечьих поступках, о ценности бытующих отношений и неиз­бежности конца. Его проводят так, как он провожал других.