|
22 января Сегодня, просыпаясь, я видел сон. Слышал голос: «Рерих приедет в Латвию». Но подумал: как же он отсюда попадёт в Россию? Я был глубоко взволнован и проснулся просветлённый духом. Чувствовал – в скором времени должно случиться что-то хорошее. Не придёт ли телеграмма из Индии? Сегодня, когда я писал работу о «радости как особой мудрости», наконец испытал прилив радости. Давно, давно подобного не ощущал. Ибо я думал об Учителе. Он тоже зовёт перенести сознание «в область, где нет страха и уныния». 9 февраля. Пятница В последние недели я старался интенсивно углубиться в работу, приводил в порядок свои эссе, находя в этом небольшое удовлетворение. Хотел выпустить в свет к Пасхе. Однако Раппа отказался издавать: будто бы излишне «рериховские». Больше всего он возражал против моей статьи о д-ре Феликсе Лукине. С тяжёлым сердцем я отдал Малитису. Тот сказал: «Через две недели дам ответ!!» Но как же я смогу издать к Праздникам? Приходится ждать. За минувшую неделю Гаральд несколько раз приходил ко мне. Такого его поведения я раньше не видел. Как он может быть столь грубым и сам этого не сознавать? Зачастую он не говорит, но кричит. Что за мучительные часы быть с ним! Он приходит с предложением, но если я немедля не соглашаюсь, то сердится. К примеру, он хотел, чтобы я вступил в Общество латышско-русского сближения. Когда я попросил рассказать подробнее об этом обществе, стоит ли в него вступать, он сразу рассердился. Если я не ошибаюсь, он сам мне когда-то говорил против него, и ныне вижу, что в правление этого общества вновь назначены люди из нашего правительства. Позже, правда, я подумал – возможно, всё-таки стоит в него вступить, но надо собрать больше сведений. Или ещё – пришёл однажды с предложением выдвинуть проект: вместо старшей группы избрать «временное» правление. Только на три недели, до выборов. Но разве это не комедия? Притом протоколы нового правления надо было бы подписывать старому! Гаральд и не подумал, что в старшей группе большинство голосов всё равно будет за Валковского. Гаральд вечно изобретает самые оригинальные идеи, лишь бы только отстранить Валковского, или по-хорошему, или по-плохому. Но я ведь не могу быть реализатором его идей. Сколько Гаральд неотступно спорил об этом! Часто просто не было сил говорить с ним. И этот насмешливый тон. Если бы я принял подобное поведение, то рухнули бы все основы Учения. Что сделало его таким?! Или он болен? У него больное сердце и нервность, но это ещё не даёт права переступать все границы. И главное, не могу больше с ним говорить, ибо он искажает мои слова, в чём-то подозревает. Но моя вина скорее в том, что я был излишне терпеливым и кротким с ним. — 292 —
|