Дневник. Зрелые годы. (1930-1960)

1940

14 января. Воскресенье

Этот год в моей жизни – самый трудный. Год великого испытания. Год величайшей ответственности. Этот год начался с Армагеддона. На Общество нахлынула волна смущения. Куда оба друга в своём фанатизме хотят завести Общество?

Вечер 24 декабря в Обществе! Вокруг этого вечера происходила такая борьба, но теперь уже не знаю, не была ли эта борьба величайшей мистификацией. Блюменталь когда-то подчеркнул, что его друзья будто бы следят за нашими вечерами по четвергам, что кто-то из наших членов даёт им отзывы, потому и рекомендовал проводить их «по сознанию», без эзотерики. Такими и были все вечера прошедшей осенью на темы Этики или Культуры. Но здесь возникла неясность с Рождественским вечером. Мы с Драудзинь договорились, что вместо традиционной молитвы она начнёт с параграфа из Учения и т. д. Блюменталь накануне позвонил, чтобы проводили «без сентиментальности и причитаний». Но уже нельзя было всю программу изменить. Нельзя было и предвидеть, что каждый будет говорить. Где они были раньше, когда мы обсуждали этот вечер в старшей группе?! Уже до начала вечера я ощутил большое возбуждение Гаральда. Друзья не хотели, чтобы выставлялся Портрет Учителя, но поскольку многие пришли с цветами и не были подготовлены к переменам, я всё же выставил. И тогда начался вечер. Я всё время волновался, ибо ощущал ярость обоих друзей. И, наконец, несколько дней спустя мы услышали от них тяжелейший упрёк: друг Блюменталя на второй день был у него и рассержено сказал: «У вас тут всё старое, а если так, то пусть ваш Рерих сидит в своих Гималаях». Стало быть, этот вечер скомпрометировал всё дело приезда Рериха, всю прогрессивную, добрую славу в глазах друзей Блюменталя! Я тогда полностью понял огромное волнение Блюменталя и Гаральда, и сам опечалился. Оказалось, что мои стихи о молчании сердца приняли за проявление пацифизма, цитаты Валковского из «Надземного» – совсем превратно – как направленные против России. Наибольшую бурю будто бы вызвала «гитлеровка» Ведринская, выступившая с молитвами вне предвиденной программы. (Драудзинь, отвечавшая за вечер, утверждает, что она выступала с разрешения самого Блюменталя.) Также отрицательное впечатление оставили дети и т.д. Между тем Буцена, который в своей речи тоже прочёл молитву, но в последнее время стал их другом, ни в чём не упрекнули.

Праздники прожил спокойно, ничего не зная о вызванном волнении. В четверг, 28 декабря, я как раз читал в старшей группе «Надземное», когда вошёл Гаральд, возбуждённый, встал у своего стула и остался стоять, хотя я просил его присесть. По всему его боевому виду я понял, что будет взрыв. Когда я закончил параграф, он сказал, что Вайчулёнис близок к уходу, и попросил, чтобы мы вместе отправились к нему. Я оставил группу и вышел с ним. Но по дороге он больше не упоминал о Вайчулёнисе, и – началось: нападки на меня за Рождественский вечер, который окончательно разрушил всё дело приезда Н.К. и т. д. Гаральд был в чрезвычайной ярости, мои возражения были напрасны. Но вскоре оказалось, что главным мотивом, почему он меня вызвал, было другое – он хотел, чтобы мы с Вайчулёнисом устранили некое недоразумение, которое очень рассердило друзей. Недавно на заседании группы, в котором Гаральд и Блюменталь не участвовали, Лицис объявила нам желание Вайчулёниса, чтобы Аринь взяла на себя всю ответственность за магазин, чтобы она могла контролировать отправки и т.д. Мы поняли, что Вайчулёнис хочет, чтобы её назначили в комитет наравне с Гаральдом и Блюменталем, так сказать, на его место. Валковский даже предложил назначить Аринь директором-распорядителем магазина. Буцен, в свою очередь, неправильно пересказал Гаральду, будто бы его хотят изгнать из магазина. Вайчулёнис, узнав об этом, был очень встревожен. Он мне сказал, что думал всего лишь о том, чтобы Аринь взяла на себя полную нравственную ответственность за магазин, и как-то участвовала <в делах>, например, в контроле, чтобы её ознакомили с письмами Н.К., относящимися к магазину, и т.д. Произошло небольшое недоразумение, но мне показалось, что здесь и кроется причина «крестового похода» против Валковского.