|
Первое заседание нуклеуса было спокойным, сердечным. Но когда Блюменталь наконец представил нам план своего будущего сборника[151], от него веяло такой абсолютной категоричностью, что возражения заранее полностью исключались. Второй номер он хочет посвятить русской армии и России вообще. Может, дать какую-то статью и о латвийской армии? Я задрожал. Что скажет наше правительство? Оно никогда не пропустит книгу, в которой только восхваляется армия иного государства. Друзья ответили: «Пропустят, за это мы отвечаем».[152] Однако они обещали печатать книгу только тогда, когда придёт положительный ответ Н.К. Письмо к Драудзинь вызвало нервность, поскольку полностью она прочесть не могла, но такое положение вызвало подозрение. Друзья возбудились, когда <Драудзинь> всего не прочла. Блюменталь на следующий день пригрозил, и Драудзинь, поражённой таким методом Блюменталя, пришлось уступить. Блюменталь подчёркивал, что ныне, когда между нами опять дружба, не должно быть тайн. Но говорят ли они всё? И какие же были результаты: во время выборов они что-то наговорили Буцену, и он кому-то из членов сказал, что Валковский отказался от работы в правлении по указанию Е.И.!! Где же здесь нуклеус?! Не хочу излишне упрекать, ибо и я когда-то ошибался, единственно меня опять удивила бестактность Буцена, притом в такой мере, что в тот день, когда я это узнал, был болен почти до отчаяния. Моя жена чрезвычайно встревожилась, когда я сказал, что есть письмо, но всего не рассказал. Притом она узнала, что у нас было заседание. Она, конечно же, понимает, что могут быть конфиденциальные вещи, но я в тот вечер, от усталости, не сумел её успокоить, и подозрения возросли ещё больше. Не связаны ли друзья с политикой, – все эти дни такая мысль мучила её сознание. Я успокаивал, сколько мог, но, по существу, и я всё ещё внутренне не имею ясности, где кончается чисто культурный мост с Россией. И, помещая статьи об армии, разве мы не входим в сферу политики? От моей сущности всё это далеко. Но всё решит Н.К. Я писал неоднократно об этих вопросах, разумеется, прикасаясь кратко, так, чтобы можно было понять, но – ответа нет. Моя жена и другие члены Общества всё ещё возмущены неэтичными методами, которыми пользуются друзья. Успокаиваю, сколько могу, говорю, что Гаральд ныне действительно иной, что больше не такой раздражённый, как раньше, что уже спокойнее и вежливее, и у меня есть ощущение, что он желает исправиться. Своими отрицательными мыслями мы только мешаем ему освободиться от недостатков. И Блюменталю надо хоть что-то понять. Только в последнее время Гаральд мне сказал, что Блюменталь серьёзно болен почками. Теперь его положили в больницу на обследование. — 297 —
|