|
17 января В субботу, пока меня не было дома, приходил Гаральд, принёс фризии. Он прослышал, что я болею. Говорил с моей женой. И – вполне вежливо (возможно, что чувствует себя неловко после последних нападок, в том числе и на неё). Вернувшись домой, я был приятно удивлён и в восторге написал сердечное и длинное письмо Гаральду, которое смог ему отослать только в воскресенье рано утром. Он ныне живёт в Межапарке. Что из того, писал я, что у каждого из нас индивидуальный подход, ведь разнообразие как раз необходимо. Нельзя судить о человеке по его характеру, нужно судить по сердцу. Нужно терпеливо относиться друг к другу. Валковского и Драудзинь он, наверное, не понимает потому, что не поговорил с ними основательно. Сердце говорит мне, что в Обществе надо найти взаимопонимание. Если рассуждать иначе, то я – не понимаю Учения! У нас у всех общая цель, разве вопросы тактики могут нас разъединить? Можно ведь согласовать разные темпы. Единственно наши Водители могут всегда разъяснить истину и правильность действия, к ним и надо обратиться. Ведь все мы желаем лучшим образом исполнить труд Учителя. И что же, по поводу всего моего сердечного посвящения, когда я вчера спросил Гаральда, что он думает о моём письме, он ответил: «Нельзя же добиваться мира любой ценой!» – «Ну хорошо, – сказал я, – возможно, некоторые уйдут из Общества. Но если обе противоположные стороны останутся в Обществе и даже не попытаются найти взаимопонимание?» Я ожидал, что Гаральд после моего письма станет умереннее, что уже будет хорошо. Но вчера на заседании он опять стал очень резким. Всё время вёл себя вызывающе, будто он – единственный судья всем нам. Критиковал правление и особенно Валковского. Но Гаральд до сих пор был секретарём только «pro forma», вместо него всё делал Валковский. Всё же, с другой стороны, за последние два года Валковский в Обществе отошёл на второй план, большую роль играл Гаральд, потому было неуместно упрекать, что Валковский определяет жизнь в Обществе и что я под его влиянием и т.д. Всё же я больше советовался с Е.Драудзинь, но не с Валковским. Гаральд вновь упрекал меня и особенно Валковского в том, что я когда-то уже пытался логически опровергнуть, но, видимо, это не дошло до его сознания. Когда его спросили, отчего же такая поспешность с перевыборами, Гаральд сказал: большинство членов Общества против нынешнего правления. Е.Драудзинь схватилась за голову: «Какая ложь!» Из всех сорока членов мы знали только нескольких, которые стоят за друзей. Они повлияли на Якобсона, который, как оказалось, неуравновешен, начал агитировать против Валковского. Необходимо будто бы внести новый дух, но какой?! Политику? Но открыто-то политику сам Гаральд отвергает. Валковский, по их мнению, занимается политикой, ибо якобы высказывается против России. Я Гаральду доказал, что это абсурд и несправедливость, ибо как Валковский, так и другие в своих группах много говорят с симпатией о России. Валковский вчера отвечал Гаральду определённо, но временами не чутко, тем ещё больше вызывая новые резкости и ещё больше разъяряя Гаральда. Валковский мне сказал, что в Учении сказано, что на грубость не следует отвечать вежливостью. Но где же это написано? Валковский ведь поначалу пытался подойти к нему весьма дружественно, просил, чтобы Гаральд сказал, что же он имеет против него. Но Гаральд уклонился. Такие дела опять происходили в нашем святилище, в зале, за круглым столом, и на нас с портрета с укором взирал Феликс Лукин. Общее собрание мы решили созвать 22 февраля. Это станет величайшим, решающим днём. Лишь бы мы получили до того времени указания из Индии. Вчера Гаральд расстался с нами более вежливо. Что же его до такой степени смутило? Если бы он по-человечески выслушал Валковского, они могли бы понять друг друга вполне хорошо. — 290 —
|