История нравов России. Восток или Запад?

В блестящих салонах и кружках Москвы и Петербурга излагались господствующие в русской интеллигенции лите­ратурные направления, научные и философские взгляды.

Здесь в лучшем обществе, где царила удивительная простота и непринужденность, обсуждались и воспринимались идеи западной философии. Так, диалектические принципы фило­софии Гегеля, захватив ориентированные на Запад умы от Белинского и Бакунина до Герцена и Ленина, превратились в России в «алгебру революции»; тогда как трансценден­тальный идеализм Шеллинга, его глубокое осмысление ми­фологии и искусства, способствовало сначала формирова­нию «Общества любомудров» во главе с Одоевским и Вене­витиновым, а затем - через И.Киреевского - развитию мощного движения славянофилов.

В отношениях между славянофилами и западниками прояв­лялись себялюбивая обидчивость и угловатые распри (здесь как бы воспроизводится атмосфера нравов интеллигенции XVIII века, проявляющаяся в отношениях Ломоносова и Сумарокова). Это было характерным и для писателей различной ориентации, при­чем эти нравы характеризовали не столько отношения между лицами, сколько явления российской действительности[14].

Например, Ф.Достоевский, называя Белинского «смрад­ной букашкой», принесшей России «столько вреда», писал: «Я обругал Белинского более как явление русской жизни, нежели лицо; это было самое смрадное, тупое и позорное явление русской жизни. Одно извинение - в неизбежности этого явления» (48, 577). Такого рода нравы среди интелли­генции господствовали потом на протяжении оставшегося времени существования Российской империи.

Вместе с тем появляются и новые нравы, обусловленные ситуацией, возникшей после отмены крепостного права в 1861 году. Прекрасно описано состояние русского интеллигента, этого «неплательщика», в произведениях Г.Успенского - рассказе «С человеком - тихо», очерках «Волей-неволей» и др. В них писатель прослеживает влияние освобождения крестьян и живучести крепостнических пережитков на внут­ренний мир и нравы русского интеллигента. Для последнего жизнь предстает как стихийный поток бессвязных явлений, как некое обезличивающее начало, угнетающее своей слу­чайностью. Всемогущий случай властвует не только над всей жизнью, но и распоряжается совестью индивида. «Психоло­гическая основа безграничной власти случая в русской жиз­ни, - отмечает Г.Успенский, - бессилие личности. Лич­ность в русском человеке стерта, подавлена, сознательность решений за собственный страх утрачена ею, способность ува­жать себя ослаблена в ней до последней степени. Собствен­ная личность тяготит человека, ему хочется не чувствовать себя, отдаться чему-нибудь внешнему, отказаться от личной ответственности и собственной воли» (61, 147-148). Основ­ная причина этой обезличенности коренится в отмене кре­постного права, повлекшая за собой необходимость быть индивиду самостоятельным; ведь с упразднением целой кре­постной философской системы интеллигент «заболел» бес­смысленностью своего существования.