История нравов России. Восток или Запад?

Семейная жизнь крестьян той эпохи характеризуется не­определённостью отношений между родителями и детьми. Во всяком случае ясно одно - исследователям ничего неиз­вестно о господствовавших чувствах в семье. Жизнь была тогда весьма суровой, на крестьянина обрушивалась масса несчастий и злоключений; чтобы перенести различного рода напасти, он должен был иметь толстую кожу, дубленую шкуру (в прямом и переносном смысле). Возможно, что за грубой внешностью скрывались родники нежных и тонких чувств; однако наша ретроспективная история чувствований исхо­дит из регистрации внешних проявлений эмоций и чувств крестьян. «А то внешнее, что мы наблюдаем в XVI веке, - подчеркивает Л.Февр, - часто беспощадно и сурово. В семье умирает ребенок, два ребенка, пять детей в нежном возрас­те, унесенные неведомыми болезнями, которые не умеют от­личить одну от другой, которые никто не умел тогда ни рас­познавать, ни лечить; сухое свидетельство из семейной кни­ги, просто дата, сообщение о факте, после чего автор записи, отец, переходит к какому-нибудь более значительному собы­тию: сильные заморозки в апреле, уничтожившие надежду на хороший урожай, или землетрясение - предвестник ве­ликих бедствий?» (291, 296). Перед нами только констата­ция факта о смерти детей и ничего больше, что может свиде­тельствовать о неразвитости чувств.

О суровых и жестоких нравах того времени говорят сле­дующие фактические данные о взаимоотношениях детей и родителей, проявлявшихся в экстремальных ситуациях.

Обычно жену крестьянина в деревне почитали за доброде­тель, уважали за женскую плодовитость и иногда хвалили за хозяйственные таланты. Однако если она умирала, оста­вив супругу очень мало детей (не более пяти-шести), то он сразу же женился вновь, чтобы иметь не менее дюжины де­тей. И когда женщина-крестьянка, которая осталась тоже без мужа, выходила снова замуж, то для ее детей, как пра­вило, это означало бездомную жизнь. Они вынуждены были уходить из дома, поступать в услужение или заниматься не­надежным и опасным нищенством на дорогах. Обычно эти дети забывали даже имя своей матери, в памяти у них оста­вались имена двух или трех братьев и сестер; все остальные родственники просто-напросто не существовали для них. Для таких поистине диких нравов, согласно нашим привычным меркам, характерно отсутствие привязанности к семейному очагу, отчему дому, родственникам.

Очевидно, эти нравы вырастали из условий существова­ния французских крестьян, чья жизнь по мере укрепления абсолютистской власти все более ухудшалась (все время уве­личивалось налоговое бремя). Крестьяне, например, в основном жили в деревянных хижинах, отапливавшихся «по-черному», без трубы и окон (окна ведь облагались нало­гом), одевались в грубую домотканую одежду, в зимнюю стужу надевали тяжелую деревянную обувь - сабо. Только небольшая группа крестьян позажиточней выделялась в их среде, однако и они стонали под прессом налового бремени. Об условиях жизни французских крестьян XVIII столетия говорится в письме епископа Масильона, отправленном им в 1740 г. из Клермона в провинции Овернь министру Людови­ка XV Флери: «Народ в наших деревнях живет в чудовищ­ной нищете, не имея ни постели, ни утвари. Большинству около полугода не хватает их единственной пищи - ячмен­ного или овсяного хлеба, в котором они вынуждены отказы­вать себе и своим детям, чтобы иметь, чем оплачивать нало­ги... Негры наших островов бесконечно более счастливы, так как за работу их кормят и одевают с женами и детьми, тогда как наши крестьяне, самые трудолюбивые во всем королев­стве, при самом упорном труде не могут обеспечить хлебом себя и свои семьи и уплатить причитающиеся с них взносы. Если в этой провинции находятся интенданты, говорящие иным языком, это значит, что они пожертвовали истиной и своей совестью ради презренной карьеры» (108, 297). И хотя во всех провинциях Франции положение было столь катас­трофическим, ибо были провинции и позажиточнее, несо­мненна нищета крестьян и беспросветность их существова­ния, порождающая весьма жестокие и дикие нравы.