|
а в клетках мозга зреют фантазии. Оказывается, что,
по существу, жизнь вовсе не враждебна им, что челове-
ческие тела прекрасны в этом золотисто-лазурном бу-
колическом окружении, что души благородны и воз-
вышенны и переполнены благостью и что благодаря
этому каждый из них понимает других, а другие пони-
мают его. Они пьют. Они воображают, будто невиди-
мые персты ткут бытие — землю, море, воздух, небо
вокруг них,- как если бы мир был ковром, а они —
фигурками на нем, такими же, как эти материальные
силуэты на фоне девственно-белого облака... Они
пьют. Сколько же минуло мгновений?
Словно в тумане возникают воспоминания об оста-
вшихся где-то там, далеко, в городе, превратностях
судьбы, лишениях и чьих-то кончинах. Им чудится, что
происходящее сейчас с ними будет длиться вечно и так
же вечно все вокруг будет принадлежать им, что вечно
87
XOСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
будут падать на крутые серебряные бока вот этого
сосуда лучи солнца, чтобы, отразившись от них, рас-
сыпаться на блестки. Этот миг, как если бы он являлся
некой бесконечно растяжимой реальностью, похоже,
уже простерся до едва угадываемых отсюда пределов
времени. Эта воля к безвременности, к вечности, об-
разующая основу каждого мига наслаждения, явилась
для Ницше критерием выделения подлинных ценно-
стей, новых принципов различения добра и зла4. В из-
вестных строках говорится:
«Настаивает скорбь: довольно, будет!
А наслажденье вечным быть стремится,
- Бездонной жаждет вечности оно!»
Эти люди жаждут обнажить тела, чтобы каждой
клеткой по-городскому вяловатой кожи впитывать
возбуждающую энергию стихий, чтобы ощутить свою
слитность с природой. Осушив бокал вина, они вдруг
. открывают в себе способность редкостного ясновиде-
ния, благодаря чему пред ними разверстываются пред-
ельные тайны космоса, созидательные парадигмы всех
вещей. Этими тайнами являются ритмы: они обнару-
живаются в декорирующей это празднество массе си-
них тонов, являющихся цветовой доминантой неба,
моря, заросшего травой луга, деревьев, туник, и в том,
что противостоит этой синеве и дополняет ее,— в теп-
лых красновато-золотистых тонах мужских фигур, по-
токов солнечного света, крутых боков сосудов, янтар-
ном цвете женских тел. Небо воспринимается как тон-
чайший, неуловимо-бездонный вопрос, а земля,
обширная и прочная,— как хорошо обоснованный
и вполне удовлетворяющий их ответ. Находящиеся
здесь люди осознают, что во всем есть правая и левая
стороны, верх и низ, что есть свет и тень, покой
и движение; становится очевидным, что вогнутое — это
лоно, готовое принять в себя выпуклое, что сухое
стремится к влажному, холодное — к горячему, что
молчание подобно постоялому двору, пребывающему
в ожидании шума и суматохи. Ритмическое таинство
космоса открывается им не в результате извне почерп-
нутой учености: это вино, само являющееся мудрым
богом, одарило их способностью мгновенного инту-
итивного постижения великой тайны. Разве можно
— 67 —
|