|
Знать не могла уже служить примером—такие при-
меры стали поставлять театральные подмостки. «И
кто может сомневаться,—говорит тот же Сазаньего,— что подобным образцам (театральным) мы обя-
заны тем, что следы низкопробного молодечества,
«махизма»12 обнаруживаются и в самых просвещен-
ных и высокопоставленных особах... в их шутовских
нарядах и ужимках» **.
Я не мог не показать, хотя бы в общих чертах,
пышное цветение «вульгаризма, которым была испол-
нена подлинная «коллективная душа» Мадрида в то
время, когда Гойя прибыл в столицу. Это позволяет
уяснить себе природу приверженности Гойи чисто ис-
панскому, которую пытались представить как искон-
но присущую его жизни и личности. Ибо человек
есть то, что он делает исходя из системы законов,
установленных в том кругу, в котором он пребы-
вает. Однако, чтобы не допустить тут ошибки, мы
должны подчеркнуть еще один, решающий момент.
Увлечение вульгарными манерами можно понять
и так, будто эти манеры просто «существуют где-
то» и кто-то отправляется на поиски их и следует
им из особого пристрастия. Но дело обстояло совсем
иначе.
При том, что в глубинной своей сути общество
пребывало в благостном спокойствии, эта полови-
на испанского XVIII века была полна «вульгарных»
страстей. Все переживалось с безудержной горяч-
ностью, с почти маниакальным энтузиазмом. Испан-
* El Censor. Madrid,1786, p. 441; Со larch. Don Ramon dc la Cruz у sus
obras. Madrid, 1899..
** El Censor, p. 438.-
524
ГОЙЯ И НАРОДНОЕ
цы не просто шли на корриду или в театр,—весь
остаток дня они едва ли говорили о чем-либо ином.
Мало того, они спорили и ссорились, а это значит, что
коррида и театр проницали жизнь до того слоя, где
вскипают страсти. И так во всем обществе, даже на
самом верху. Когда Тирана высочайшим повелением
была отозвана из Барселоны, чтобы выступать в теат-
рах Мадрида, и муж отказался выслать ей наряды
и украшения, герцогиня Альба, ее поклонница, пре-
доставила актрисе свой гардероб. Герцогиня Осуна,
соперница Альбы, немедленно сделала то же самое для
своей любимицы Пепы Фигерас, звезды простонарод-
ных сайнете.
Даже если такая «народность» кому-то и не нрави-
лась, ее материя под огромным напором устремлялась
в щели любого бытия. Отсюда возникло любопытное
явление. Помимо многочисленных группировок, поро-
жденных различными светилами «вульгарного» искус-
ства, в Испании существовали две значительные пар-
тии: с одной стороны, огромное большинство нации,
которое было погружено в чисто испанское, пропи-
тано им, полно энтузиазма по отношению к нему;
с другой—несколько кружков, малочисленных, но со-
стоящих из людей влиятельных (вельмож, ученых, ми-
нистров, государственных деятелей)—людей, которые
были воспитаны на французских идеях и вкусах, под-
чинивших себе всю Европу, и которые чисто испан-
ские народные обычаи считали позором. Борьба
этих двух важнейших партий была упорной и ожесто-
ченной. Честно говоря, те и Другие были и правы
и не правы. Сторонники «просвещения» сражались
с «махизмом», пытались, порой небезуспешно, до-
биться отмены боя быков13 и обрушивались со свире-
пыми нападками на бедного дона Рамона де ла Крус,
сайнете которого наводняли театральную сцену пло-
щадными нравами. Я уже указывал, что эти сайнете, за
редкими исключениями, глупы, но переводные и ори-
гинальные трагедий, которыми предлагалось их заме-
нить, были не умнее. Интересно, однако, другое: когда
«просветители» обрушиваются на «вульгарное», их
проза оказывается насыщенной именно теми словами
и выражениями, какие приверженцы «народности»
употребляли в разговорной речи, что и является до-
— 382 —
|